позволить себе и отдельные кабинки. Одна из них была забронирована главой торгового дома 'Н.Е. Башкиров с сыновьями'…
– И откель он только взялся, бисов сын, – с натугой отломил ногу прожаренного гуся, старший Башкиров: дородный, багроволицый мужчина, одетый в светлую 'тройку' добротного немецкого сукна.
– Да бог его знает, Николай Евстрафьевич – нацелился на оставшуюся ляжку его собеседник, не менее известный самарский мельник Шадрин. – Вроде из Уфимской губернии.
– У меня на мельницу за три дня сто подвод всего зашло, – невнятно пробурчал Башкиров, вытирая салфеткой лоснящиеся от гусиного жира губы. – Да и у тебя, Александр Фролович, чай, не больше.
– Откуда большему взяться, – огорчение в голосе не мешало тому увлеченно разделывать копченую стерлядку. – Весь хлеб, чтоб им пусто было, под себя загребли.
– Не сиделось ему у себя, вылез на свет белый из своей берлоги, – продолжал жаловаться Николай Евстрафьевич, не забывая, впрочем, пополнять фужер дорогим испанским вином. – Чай, не мальчик уже.
– Так, по слухам, не он хозяйствует, – делился сведениями Шадрин, наливая из того же графина, – а младший его – Дениска.
– Да-а, хороший волчонок подрастает, – Башкиров ловко подцепил с блюда скользкого угря и окунул прямо в соусницу. – Ну, ничего, скоро зубки-то подвыбьем…
Этой осенью у извечных соперников появился общий интерес: высокая цена на зерно не оставляла простора для привычных спекуляций, да и для собственных мельниц хотелось закупаться подешевле.
После того, как открылись первые хлебные базары, неожиданно проявилась нерадостная картина: и без того невеликий урожай почти вполовину был скуплен уфимским купцом Черниковым. И, что самое плохое, тот явно не торопился его продавать. Цена на бирже взлетела до двух рублей за пуд и стремилась дальше.
Маклеры Калашниковской биржи, что в Петербурге, слали панические телеграммы – горели контракты с чухонцами и остезийскими немцами. Стоял фрахт по Волге и владельцы барж грозились штрафами.
И вот неделя назад пришла первая хорошая новость: покупщики все-таки смогли набрать необходимый объем для горящих экспортных поставок. Осталось только перевезти его на баржи. Сегодня, скрашивая превратности купеческой судьбы сытным обедом, купцы ждали первого хлебного обоза…
В кабинет ввалился взмыленный приказчик Башкирова:
– Хозяин, подвод нема!
– Ты что несешь, дурень, как это – нема?
– Крестьянские черниковым возят, а артельные не едут.
– То есть, как не едут?
– Говорят, что арендованы уже. Но сами стоят – мух от лошадей отгоняют.
– Все артели?!
– Все хозяин, до единой!
– Так перекупи, идиот!
– Так сказывают, штрафы большие в договоре прописаны. Если заплатим – то поедут…
Купцы переглянулись. В обычные годы урожай перевозился неспешно – по мере надобности. Но и тогда проблемы с транспортом возникали периодически: хлеб был не единственным товаром, требующим перевозки. В этом же году урожай оказался востребован весь. И сразу.
Вслух можно было ничего и не говорить: волчонок нанес удар с самой неожиданной стороны…
– Сколько штраф?
– Тридцать копеек с пуда. И семь – за сам подвоз…
На калашниковской бирже появился новый хлебный экспортер: торговый дом 'Черников и сын'. По слухам, ходившим в финансовых кругах, на зерновой спекуляции дерзкие новички заработали около десяти миллионов рублей.
В Петербургском 'Биржевом вестнике' появилась статья известного журналиста Северского, клеймившего хлебных спекулянтов, наживающихся на крестьянском горбу. Имя Дениса Черникова шло первым по списку.
Светские модницы забрасывали редакцию 'Вестника' письмами, требуя адрес новой известности.
Юлия Рябушинская получила нагоняй от дяди за долгую отлучку и приглашение на званый ужин для Дениса…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Восемьдесят один…хлопок…восемьдесят два…хлопок…восемьдесят три… хлопок… Все, на сегодня хватит. Денис закончил отжиматься, огорченно посмотрел на сбитые костяшки – деревянный пол отличался от резинового покрытия привычного спортзала не в лучшую сторону – и направился в ванную комнату. Контрастный душ, обтереться до красна – теперь можно и позавтракать.
Жилье решил пока снимать – неизвестно, куда его завтра занесет нелегкая. Трехкомнатная, меблированная квартира на Невском проспекте, с телефоном и горячей водой обходилась в двадцать пять рублей ассигнациями. И всего десять минут ходьбы до конторы торгового дома.
Взгрустнулось по Юльке: ее учеба в столице была закончена, а из Москвы девушку не отпускал дядя. Она обижалась, что он отвечает на ее письма только телеграммами, но не Федьку же просить, в конце то концов, писать любовные послания – нынешнюю грамматику до сих пор не удавалось осилить. Да и не любил он эпистолярный жанр.
Черников (от своей прежней фамилии Денис уже начал отвыкать) так и не мог определиться в своих отношениях с Юлией. В который раз удивляясь собственным чувствам – видимо, сказывалось отличие гормонального метаболизма молодого организма, – он никак не мог решиться на дальнейшие шаги. Все-таки, в этом мире он был гостем, и в любой момент хозяева могли попросить на выход…
– С добрым утречком, ваше превосходительство, – приветствовал его дворник Потап. Всех солидных жильцов дома – Дениса был тоже включен в этот неведомый список – он именовал исключительно генеральским титулом. – Снегу жуть, сколько навалило за ночь
– Еще, какое доброе, – сощурился от яркого света молодой человек..
Вчера – весенний, мрачный, обезображенный грязными лужами Петербург, сегодня преобразился, обернувшись беззаботным щеголем в белоснежном фраке.
Солнце слепило, отражаясь от новорожденных сугробов и золоченых шпилей Адмиралтейства, и рассыпалось радужными брызгами.
– Красота, какая, – с удовольствием вдохнул морозный воздух Денис.
Дворник, раскидывающий сугробы большой лопатой, промолчал…
Пока шел в контору, еще раз пытался прокрутить все в голове. Ничего путного в голову не приходило. Не хватало отца – Иван Кузьмич наотрез отказался перебираться в столицу. Все-таки нынешние реалии сильно отличались от будущей действительности, и без советов опытного купца
