Это — игра себя.
Игра себя с природой.
Почему прыжки мальчика-прыгуна привлекли внимание окружающих? Потому что они были красивы и удачны. А откуда бралась их легкость и красота? От игры.
Он играл себя; он выражал себя этими прыжками; он прыгал все дальше и дальше и даже не думал о той черте, дальше которой улететь не сможет. Да она его и не занимала! — ведь в этой игре — как и в каждой истинной игре — его интересовал не результат, а процесс.
Почему это не надоедало ему?
Потому что это была игра с Неизвестным, значит, каждый прыжок для него имел какую-то новизну, каждый прыжок был по-своему первым. По этому же принципу делаются и небольшие изобретения, и грандиозные открытия, и все художественное творчество только этим и живет.
А тренеры предложили мальчику-прыгуну готовый ответ. Мало того, они подогнали под этот ответ решение, расписав его до мелочей. Игру они превратили в однообразную, тяжелую работу. Перестала ли она быть игрой? Нет. Игра есть всегда, она неистребима, только в зависимости от обстоятельств меняется ее смысл. Какое же обстоятельство заставило мальчика-прыгуна изменить своей игре?..
Это обстоятельство — воспитание.
Воспитание в семье, в школе, в любой социальной ситуации: в магазине, в общественном транспорте, на улице. С первых шагов нам внушают самую благую установку: старших уважай, не перебивай их, не спорь с ними, уступай им место; и апофеоз — старший всегда прав!.. И что же мы получаем в результате? Ребенок именно с первых шагов приучается зажиматься, не верить себе, приучается ждать подсказки, оглядываться на каждом шагу: ведь могут не только пожурить, но и обругать, даже наказать… И этот страх сказать лишнее слово, сделать шаг в сторону с проторенной тропы, не говоря уж о том, чтоб пойти против, настоять на своем, — этот страх подавляет личность, становится натурой, сущностью — сущностью раба.
На примере мальчика-прыгуна мы видим, что этот процесс превращения летающей души в рабскую может произойти в любой момент, пока формируется гармония души и тела. Потом вы узнаете, что это формирование завершается — как принципиальная модель — к концу отрочества. Приблизительно к 13 годам.
Если ребенок — а затем отрок — развивался свободно, и свободным вошел в юность — он останется свободным уже на всю последующую жизнь. Ничто его не уничтожит! Он может жить в рабстве, всем своим поведением демонстрируя свою рабскую сущность, — это ничего не означает. Если даже за всю свою жизнь он не выдаст себя ни словом, ни взглядом — сам он будет знать, что в его теле живет свободная душа. И если представится шанс (а шанс для всех одинаков: жизнь ставит в обстоятельства, когда человек перестает терять энергию, значит накапливает ее до тех пор, пока не лопнут цепи на его окрепших руках) — он свой шанс не упустит.
Ничто — ни семья, ни долг, ни общественное мнение — не остановит его. Он может не дойти до цели — но он к ней пойдет, и будет идти через любые преграды и потери; и будет счастлив, потому что — свободен.
Мальчику-прыгуну не повезло: тренер заметил его, когда он был еще в поре формирования. Мы не утверждаем, что мальчик был воском или глиной; пусть даже он был уже гранитом — не в этом суть. Важно, что он еще не перешел черту, за которой верят только себе, и поэтому — так замечательно воспитанный семьей, школой и прочим социумом — он доверился тренеру. Но идти слепцом за поводырем — не очень интересное, а главное — не плодотворное занятие. Чтобы мальчик мог работать по чужой программе, сознательно ломая себя, свои движения, свой стиль жизни, — он должен был сделать идеи тренера своими. В нем должен был расцвести цветок веры в эти идеи, причем столь красочный и яркий, чтобы прежнее удовольствие от игры себя поблекло, стало менее привлекательным.
А вера требует действия.
Она не может без действия, без воплощения себя. Она диктует это действие — превращая человека в раба. Но ей мало внешних атрибутов рабства — вера начинает с души, укладывает ее в прокрустово ложе своей идеи, — и вот именно этой страшной процедуры не выдерживает формирующаяся душа. Если однажды на этом ложе ее изуродовали — она остается калекой на всю жизнь. Ну, ребенок доверился взрослым — это понятно. Но чтоб их вера стала его верой — требуется нечто большее, чем доверчивость…
Они подменили ему цель.
Прежде он соревновался только с самим собой, и рос в этом соревновании, и когда в нем оформлялось новое качество — он становился собой другим, выбираясь из себя прошлого, как змея из старой кожи.
Тренеры ему сказали: ты должен побеждать других; ты должен побеждать всех; ты должен стать первым среди лучших!
Прежде он ориентировался только на себя, на гармонию своего тела и своей души; теперь ему предложили эталон со стороны, который всегда — прокрустово ложе. Прежде он играл в прыжки с единственной целью — для удовольствия; теперь ему сказали: честолюбие — это хорошо, тщеславие — тоже полезная штука; ему сказали: все хорошо, что хоть на шаг приближает к победе, цель оправдывает средства. И когда это стало его верой — его поражение стало неотвратимым. Он летел навстречу поражению, как на стену. И он об нее разбился. Сперва — как спортсмен, а на много лет позже понял — что и как человек.
Парадокс о дисциплине
Несколькими страницами раньше мы квалифицировали случай с Икаром одной фразой — мол, пострадал от недисциплинированности. Почему так скупо? За внешней простотой содержания этой фразы таится глубочайший смысл (мы это специально подчеркнули: не мораль — именно смысл), и нам хотелось, чтоб вы сами его поискали. Кто почувствовал в нашей фразе задачу и задумался о ней хотя бы мельком — тот безусловно талантлив. Поздравляем. Точно так же он будет чувствовать задачи и в материале, с которым работает повседневно. Мы постараемся научить его не только чувствовать задачи, но и решать их, — ведь это всегда удовольствие, а иногда и счастье.
Тем же, кто дальше содержания фразы не пошел (дисциплина — чего тут неясного? дисциплина она и есть дисциплина), мы покажем, как проявляется задача и как она решается. (Талантливые могут свериться с ответом.)
В случае с Икаром задача очевидна: он погибает от столкновения свободы с дисциплиной, причем дисциплине явно отдается предпочтение. Но так ведь не может быть! Ведь свобода превыше всего! И если дисциплина оказывается все-таки выше, возникает резонный вопрос (формулируем задачу): что же такое дисциплина?
Ответ: дисциплина — это свобода действующая.
Следовательно, это совсем не антипод свободы, это она сама, но если просто свобода — это некая абстракция, то дисциплина сгущает ее для конкретного действия.
Значит, дисциплина — это концентрированная, устремленная к цели свобода.
Вы привыкли к иному представлению о дисциплине. До сего дня для вас она означала послушание. Условие порядка. Норм общественного поведения. И как апофеоз этого: «шаг влево, шаг вправо — стреляем!»
Это дисциплина раба. В ней нет даже духа свободы.
Потому что при этом человек — средство достижения чьих-то целей. Причем он этого может и не осознавать; не понимать, что какой-то кукольник дергает его за ниточки. Для родины, для коллектива, для семьи, для Дела он вжимается в свою тесную ячейку — и еще гордится своей ролью. Гордится тем, что он винтик!..
У винтика не может быть цели — он только исполняет функцию. Цель создает человек сам. Потому что цель — это и есть он сам, этот человек, только на новом, более высоком уровне, на который он
