«Кто у вас главный?» — спросил.
— А что такое? — насторожились мужики.
— Мне нужно… — я запнулся. Ну как им объяснить, что мне нужен красный флаг. Такая же нелепость, как и сани в такую пору. «Чем я умнее их?»
— Флаг мне нужен. Обыкновенный красный флаг. Неужели непонятно?
— Чего-чего?
Люди смотрели на меня, совершенно остолбенев.
Наконец до них дошел смысл просьбы.
— Флаг?.. Это к бригадиру, — протянули они с опаской.
Я и сам понял, что без начальства тут не обойтись.
— А у нас нет флага, — уточнил один, что помоложе.
— Я это понял, — сказал я.
— А на кой хер он нам нужен!.. — заключил другой, постарше.
Я решил не обострять ситуацию и не отвлекать людей от их занятия. Спросил:
— А где бригадир?
— Он-то? — переспросил молодой.
Я давно обратил внимание на странную сибирскую привычку никогда не отвечать сразу. Бессмысленная, бестолковая, раздражавшая меня манера — потянуть время.
— Да. Где он, ваш бригадир?
— Он-то?.. Он домой пошел.
Я выругался про себя.
— А где дом его? Можете сказать?
— Старый или новый?
— Ну, к примеру, старый?
— Вон он, смотри… Только бригадир сейчас не там. Он к новому пошел.
— Чего же ты молчишь?
— А ты не спрашивал!
— Ну вот спрашиваю: где новый дом?
— Гляди туда… Между школой и березой. Новый он как раз строит.
Наконец-то я выяснил, куда идти. Получалось: возвращаться назад.
За недостроенным домом около сарая сидели на бревнах трое, курили. Теперь я был учен.
— Кто из вас, ребята, бригадир?
Один поднялся.
— Я буду.
— Надо поговорить с тобой, — сказал я и отвел мужика в сторону. Флаг — все-таки деликатное дело.
— У тебя флаг есть? — выдавил я сквозь зубы шепотом, понимая, что вопрос звучит дико.
Молодой парень, чуть постарше меня, молча осмысливал вопрос. Я уточнил:
— Обыкновенный красный флаг. Взаймы.
Сибиряк что-то смекнул. Почувствовал подвох.
— А тебе зачем?
Я ожидал этот вопрос и боялся его. Люди делом заняты: одни сани весной ладят, другие — дом бригадиру, а я к ним пришел за флагом. Значит, тут зарыта какая-то собака. Начать объяснять — день рождения вождя, — спохватится и не даст: сам от греха повесит.
Я неопределенно протянул:
— Да так… Надо, — и сделал страдальческое лицо: может, подумает — похороны? Сжалится?
— На складе где-то… Были.
— У тебя их сколько?
— А шут его знает…
Бригадир махнул рукой оставшимся мужикам и кивнул мне: «Пошли».
И тут я расслабился. И сказал: так и так, сегодня день рождения Ленина, а мы пионерлагерь строим, нам положен флаг. Детишки, то се. Сам понимаешь!
— Да, конечно. — охал бригадир, — как я забыл! Надо флаг. И нам надо!
Подошли. Бригадир открыл амбарный замок сплющенным гвоздем. В амбаре за сваленным хламом он нашел суковатую палку с накрученной полинявшей материей.
Развернул, посмотрел на флаг, снова свернул и сказал:
— На правление повешу, однако…
Я побрел назад, к дому Степана. Мимо тащились по мокрому снегу сани. Рядом с лошадью, придерживая вожжи, шла худая и изможденная, угасшая шорка. Из помятой железной бочки в санях через неровную дыру выплескивалась вода.
— Привет, водовозка! — поздоровался весело я с шоркой. — Здорово, говорю, шофер!
— А-а… Здорово, здорово! — шорка не выговаривала «д», получалось: «Старово, старово».
— Ну, как? Все возишь водичку из реки?
— Ага, вожу! — она и «г» не выговаривала. Выходило: «Ака». — Надо деньги зарабатывать!
Ох, совсем плохая шорка: «б» у нее тоже не получалось: «Ната теньки зарапатывать». Я не сразу научился понимать шорцев.
— Сколько же зарабатываешь?
— Да маленько. Рублей пятьдесят.
— Не шибко.
— Я еще пенсию получаю на ребенка за мужа. Двадцать восемь рублей.
— Так ты, значит, не водовозка, а вдовушка?
— Ага.
— На твоей кобыле много не заработаешь. Отчего она у тебя такая худая?
— Сена не дают. Всю зиму по четыре килограмма в день. Бригадир говорит, директор приказал: «Пусть подыхает, лишь бы телята ели». А я думаю, каждой скотине надо поровну. Кобыла до лета упадет. Много работы.
— Сколько раз в день на реку ездишь?
— Раз двенадцать.
— А сколько ведер вмещается?
— Тридцать. Обратно пешком иду. Она со мной упадет.
— Да ты вроде не тяжелая, — сказал я.
— Да. Тоже худая стала. Легкая, как мышонок. Но ей тяжело.
— Ты с дочкой живешь?
— Ага, у родных. Все никак не построюсь. Сруб три года стоит недорубленный. Людей надо нанимать, лес пилить. Много дела надо делать, а денег нет. Вот накоплю, тогда дострою.
— Тогда и жить некогда будет, в срубе-то!
— Это верно, — улыбнулась шорка.
Отдохнувшая лошадь потащила сани, как мне показалось, резвее. Мысль порасспросить эту женщину о куске красной материи показалась мне дикой.
Да, глупая затея, думал я, и время потерял. Хорошо, что никому не сказал, зачем ушел. Посмеялись бы.
По пути на работу — время было уже к обеду — повернул домой, к избе Степана. Чаю попью, решил я.
А дома оказался сам Степан.
— Ты где пропадал? — спросил он обеспокоенно. — Случилось что?
Я растерялся и вдруг рассказал Степану о своей затее. О походе к бригадиру, о палке с флагом, о том, что он мне флага не дал.
— Понятное дело, — серьезно сказал Степан.
За занавеской погромыхивала ухватами Зинаида.
