— Ну и зря, — спокойно молвил Трофим. — Ничего не говно, а так, нормальное дело. Как это сейчас говорят… маркетинг что ли?
— Менеджмент. — Босс решительно встал из-за стола. — Нет! Такой менеджмент нам не нужен.
И он изложил свой план: им вдвоем ночью надо сесть в засаду близ вагона с самыми дефицитными продуктами: консервами, армейскими пайками и кондитерскими полуфабрикатами, поскольку убыль именно этих деликатесов засек скрупулезный начальник… Силантьев заметил, что надо бы еще кого-то с собой взять. Президент категорически воспротивился.
— Ни в коем случае! — Он резко взмахнул рукой. — Все под подозрением. Информация только для нас двоих. Понимаешь?
Трофим Иванович этого не очень понимал, но успел уже узнать, что спорить с шефом — дело безнадежное даже для него, человека, способного отстаивать свое. Он и не стал. А кроме того, дисциплина как вошла в Силантьева еще в железнодорожном училище, так и осталась на всю жизнь.
— Ладно, — сказал он.
Часам к двенадцати ночи местная жизнь, и без того полуподпольная, замирала окончательно. Стояли часовые на постах, в комнате милиции располагались бодрствующая и отдыхающая смены караула, а прочие сто с лишним человек отходили ко сну… Дождавшись, когда сон сморил всех, руководство тишком отправилось в засаду.
Президент не был бы самим собой, если бы все заранее не предусмотрел. Бесшумно и невидимо даже для часовых они достигли вагона с дефицитом, затаились неподалеку. Время пошло.
Точнее, поползло. Впрочем, с нервами у обоих все было в порядке: сидели, не переговариваясь, даже не шевелясь. Тишина стояла почти мертвая. Потом сменились часовые — все строго по правилам, со светомаскировкой, с окликами, после чего разводящий увел прежнюю смену в здание вокзала.
А потом…
Потом послышались шаги.
То были воровские, тревожные шаги — Трофим распознал это дело вмиг. Тут же начальник осторожно притронулся к его руке. А шаги стихли. Но через секунду кто-то тихо свистнул.
И раздались другие шаги, уверенные. Затем неразборчивые голоса, затем боязливо блеснул свет фонарика, и заскрипела медленно отодвигаемая дверь вагона…
Президент резко хлопнул Трофима по руке и вскочил.
— А ну стоять! — рявкнул он хоть и приглушенно, но страшно.
Вдвоем они подбежали к вагону. Президент врубил свой фонарь. В световом пятне мелькнули три юных, ошарашенных и наглых лица.
Хотя нет — наглое только одно. Два других просто испуганные. Это были практиканты из техникума. Одного из них — с наглой рожей — Трофим приметил давно: гнилой парень, с говном в душе, сразу видно.
— Что, хорьки? Вагон потрошим? — зловещим тоном произнес президент.
Двое трусливо покосились на третьего — ту самую наглую рожу. Видно, он у них верховодил.
— Да не, — и глазом не моргнув, начал врать парень. — Мы так только, из интереса…
— Не свисти! — оборвал его президент. — Сейчас будет вам интерес по самые помидоры, да с огурцом. Готовь очко, драть будем. Ну!
— Чего — ну? — пробормотал парень, кинув взгляд на дружков.
— Того! Снимай штаны, вставай раком.
Лицо парня вдруг исказилось злобой.
— Давай! — взвизгнул он.
И, прежде чем Трофим успел что-то сообразить, двое метнулись к президенту.
Время сорвалось, мгновенья стали вспышками в темной пустоте. Силантьев увидал в руке парня монтажный ломик. Взмах — и он резко бьет по голове начальника. И еще, и еще!
Затем Трофим увидел три перекошенные рожи и себя самого. Точнее, свою руку. Спортом он сроду никаким не занимался, но кулак имел пудовый, а удар — не дай боже. Удар — и одна рожа исчезла.
Тут что-то стукнуло его в левое плечо. Трофим удивился, но лишь на мгновение. Нанес еще удар — второго кинуло под вагон.
Провал, вспышка — и третий хрипит, бьется на земле, а Трофим сидит на нем сверху, и в левом плече разрастается стреляющая, пульсирующая боль.
— Стой! Кто?! Что там у вас?.. — вразнобой беспорядочные, встревоженные голоса.
Прибежали часовой, караульные бодрствующей смены, еще кто-то…
— Шефа посмотрите! — приказал Силантьев.
Шеф был мертв.
— Ни хрена себе… — потрясенно пробормотал кто-то. — Да что же это такое?!
— А вон, счас у них спросим, — Силантьев встал, поморщился от боли: теперь стало отдавать в руку, — что это такое… Дай-ка!
Он взял пистолет у милицейского сержанта. Стволом ткнул в перекошенное от страха лицо.
— А ну, колись, гниль, — велел Трофим. — И не врать! Меня не проведешь. Одно лживое слово — и пуля в башке. Давай!
Малый, заикаясь, стал говорить. Выяснилось, что они втроем задумали побег. Решили набрать побольше продуктов, оружия…
— Дураки, — сплюнул Силантьев. — Куда бежать-то собрались? На ту сторону?
— Да-а…
— Ну и на хрен вам оружие? В кого стрелять там будете?
— Не знаю… Это вон он. — Парень кивнул на убийцу.
Тот сидел, вытирая рукавом разбитые нос и губы. Глаза бегали, как у затравленного зверька.
— С-сука… — процедил он.
Доносчик виновато всхлипнул.
Трофим обернулся, увидел на суровых лицах приговор без слов.
— Ну что, — сказал он, — по законам военного времени?..
И те кивнули в ответ.
Трофим шагнул к убийце, увидал, как в его глазах полыхнул ужас, — и выстрелил в упор меж этих глаз.
— Вставай, — сказал он доносчику.
— Чего… Зачем?.. — затрясся тот.
— Затем. — Трофим поморщился. Плечо болело все сильнее, руку дергало уже до локтя.
Малый кое-как поднялся.
— Кругом, — велел Силантьев.
Горбясь, парень повернулся. Трофим приставил дуло к его затылку.
Стрелять не собирался — он был не злой и не мстительный. Только справедливый. Думал провести краткий воспитательный курс.
Да не рассчитал. От тычка в затылок парень дрогнул, колени подкосились, и он рухнул ничком в щебенку.
Все обомлели.
— Мать честная! — озадачился Силантьев.
Сержант подошел к упавшему, перевернул.
— Готов, — вынес он диагноз. — Видать, с испугу ласты склеил. Кишка тонка.
— Понял? — повернулся Трофим к третьему беглецу.
Тот беззвучно шевельнул сухими губами.
— Вот так, — буднично сказал Силантьев. — Больше так не делай.
Он отдал пистолет сержанту. Боль в руке донимала, но Трофим напряженно думал. Теперь он должен был думать обо всех и за всех. Он ни на секунду не усомнился, что ему придется возглавить этот обитаемый остров и нести полную ответственность за живущих здесь людей…
Такая жизнь.
