Вася возвратился в Тулу, снял мундир и еще целый год прожил у Юшковых.
Глава третья
МОЕ МЛАДЕНЧЕСТВО СОКРЫЛОСЬ…
В январе 1797 года Марья Григорьевна Бунина повезла четырнадцатилетнего Жуковского в Москву, чтобы поместить его в Университетский благородный пансион. Они остановились в доме Петра Николаевича Юшкова в одном из переулков возле Пречистенки.[30] Это был один из самых аристократических районов Москвы. По Ленивке[31] лошади промчались быстро, а от Пречистенских ворот пошли шагом, так как здесь был тогда крутой подъем. Улица была тиха и пустынна. Вася увидел невысокие особняки с фронтонами или самой непритязательной архитектуры, среди них были и деревянные дома; ограды садов, заиндевевшие деревья под окнами… Если поехать дальше, прямо, то Пречистенка перейдет в Царицынскую дорогу, справа от нее будет Поддевиченская слобода, слева — огромное Девичье поле, впереди — Новодевичий монастырь, потом деревня Лужники на большом лугу, Москва-река, а за ней — покрытые снегом Воробьевы горы.
Москва тревожно готовилась к празднеству — к коронации нового, впрочем уже почти год царствовавшего императора. В марте он собирался торжественно въехать в древнюю столицу и проследовать в Кремль. С самого лета городские — военные и гражданские — власти занимались внешним благоустройством «отставной столицы». Солдаты здешних полков не знали ни минуты роздыху, их без конца выводили на плац, муштровали — словом, терзали больше обычного, так как всем было известно, что армия — главный интерес Павла.
Марья Григорьевна решила дожидаться в Москве коронации.
В начале февраля она повезла мальчика к инспектору Университетского благородного пансиона, находившегося бок о бок с университетом, — он располагался в бывшем здании Межевой канцелярии между Долгоруковским и Вражским переулками.[32] Инспектор пансиона, университетский профессор Антон Антонович Прокопович-Антонский, принял Бунину у себя на квартире в побеленном одноэтажном флигеле у въездных ворот во дворе пансиона.
Антонский, сын бедного малороссийского дворянина, окончив Киевскую семинарию, приехал в Мрскву, учился в университете на средства учрежденного Н. И. Новиковым Дружеского ученого общества, окончил медицинский и философский факультеты и с 1788 года занял в университете кафедру натуральной истории и энциклопедии. С 1791 года, оставаясь университетским профессором, он сделался инспектором пансиона, учрежденного в 1779 году куратором университета писателем Михаилом Матвеевичем Херасковым.
Инспектор пансиона оказался невысоким человеком лет тридцати, худощавым и немного сгорбленным, с нерешительными движениями и добрым выражением выпуклых глаз водянисто-голубого цвета. При разговоре он немного заикался.
Он расспросил Марью Григорьевну обо всем, что касалось допансионского воспитания Жуковского, осведомился, знает ли мальчик иностранные языки: пансионеры обязаны были говорить между собой по- французски и по-немецки, а русский язык разрешалось употреблять только в неучебные дни. Это нужно было, как объяснил Антонский, для лучшей практики в языках. Оказалось, что Жуковский хорошо знает французский и отчасти немецкий.
— Прекрасно, прекрасно! — воскликнул Антонский. — А любишь ли ты, Василий, книги-та читать?
— Люблю, — смущаясь, ответил Жуковский.
— Ну, а что же ты прочитал?
— Многое. Плутарха, Сен-Пьера, «Оберона» Виланда…
— Хорошо, хорошо! А русских-та писателей жалуешь ли каких?
Жуковский подумал, вспомнил «Бедную Лизу» и сказал:
— Карамзина.
Антонский походил взад-вперед, с удовольствием поглядывая — немного искоса — на высокого и сутуловатого подростка, одетого в зеленую бархатную куртку.
— Карамзина? Это ты молодец. Ну, приезжай в пансион. Учись хорошо, веди себя примерно. Я тебе и книги давать буду, а уж других-та не читай, у нас этого нельзя! Мы тебе тут что надо — то всё и дадим. Вот тебе первое чтение: выучи, вникни, хорошо исполняй, будешь первый ученик у меня.
И подал брошюрку.
Жуковский прочитал заголовок: «Взрослому воспитаннику Благородного при Университете Пансиона для всегдашнего памятования». И дальше: «Цель воспитания. Главная цель истинного воспитания есть та, чтоб младые отрасли человечества, возрастая в цветущем здравии и силах телесных, получали необходимое просвещение и приобретали навыки к добродетели, дабы, достигши зрелости, принесть отечеству, родителям и себе драгоценные плоды правды, честности, благотворении и неотъемлемого счастия».
— Возьми, дома дочитаешь, — сказал Антонский.
…Марья Григорьевна отдала Жуковского в ученье полным пансионером — он должен был учиться и жить в здании пансиона. За все это полагалось платить в год 275 рублей, не считая особых взносов — серебряного прибора в столовую и платы за прислугу. В шести классах пансиона училось около четырехсот мальчиков от девяти до пятнадцати лет. Жуковский соответственно возрасту и знаниям был принят в первый средний класс. Пансион давал образование, позволяющее выпускнику поступить на государственную или военную службу, а кто хотел, мог стать студентом университета и продолжать учение. Пансионеры жили по нескольку человек, спали на деревянных кроватях, на двоих был один столик. В каждой комнате жил «комнатный» надзиратель, который с утра до вечера следил за поведением учеников, о всякой малости ежедневно докладывая Антонскому.
Жуковский надел синий форменный фрак и перешел на казарменное положение. С понедельника до субботы он жил по строгому расписанию: в пять часов утра по коридорам бегает служитель с колокольчиком — надо вставать. В шесть часов опять колокольчик: час приготовления уроков. В семь надзиратели строят пансионеров попарно и ведут в столовую: там сначала общая молитва, потом чтение вслух небольшого отрывка из Библии, затем чай. До восьми — досуг. От восьми до двенадцати — классы. Потом обед. Во время обеда отличники сидят посредине зала за круглым столом, прочие — за длинными столами вдоль стен. Кушанье разносят надзиратели. Перед столовой, в коридорчике, — небольшой стол для провинившихся, над которым на стене вывеска: «Ослиный стол». После обеда — с часу до двух — досуг: во дворе, перед окнами домика Антонского, начинаются кегли, свайка, чехарда, а кто сидит в спальных покоях,
