воплощение. Однако неверно было бы рассматривать эти два великих произведения как шедевры, неожиданные в творчестве Верди. На самом деле они являются логическим продолжением удивительной эволюции композитора.
Верди принял мелодраму в той форме, в которой она перешла к нему от предшественников. Однако он принял ее не рабски. Даже в таких ранних работах, как 'Макбет' (1847 год), инстинктивно ощущаешь, что Верди скованно чувствует себя в рамках фиксированных форм 'номерной оперы'. Уже в ранних произведениях он расширял эти формы, пытаясь связать их в непрерывное драматическое действие. Даже если рассматривать только структуру этих опер, особенно написанных после так называемой 'романтической трилогии', можно увидеть, каким образом он концентрировал внимание на главных характерах и ситуациях.
Верди унаследовал от предшественников мелодраму с ее ариями, речитативами и всем прочим. Но этот опыт был для него уже в прошлом; на первом месте у композитора стояла драматическая экспрессия, вы разительность, и в первую очередь вокальная. Он начал придавать все большее значение тому элементу, который выявлял драматическое действие, - речитативу.
Даже в ранних операх Верди, не говоря о поздних, речитативы чрезвычайно экспрессивны. Композитор довольно рано понял, что необходимо 'облагородить' музыкальное содержание этого элемента оперы. Уже в 'Макбете' и 'Луизе Миллер' появляется истинно вердиевский речитатив - чрезвычайно гибкий и выразительный, свободно перемешивающийся с арией, декламацией и мелодическими каденциями; при этом оркестр часто поддерживает голос простыми и мягкими аккордами, что выглядит очень эффектно.
Начиная с первых опер романтической трилогии, мелодрама в руках Верди изменила свой характер, традиционные формы растворились в свежем, индивидуальном стиле. Речитативы, арии, ансамбли имеют теперь новую структуру, и оркестр по-иному служит драматической экспрессии. С этого момента легко проследить путь, которым шел Верди, преобразуя мелодраму в подлинно музыкальную драму, какой и стала опера 'Отелло'.
Двигаясь от законченных, фиксированных форм, Верди ни в коей мере не расставался с ними. Но они вставлены, введены внутрь потока мелодической ариозной декламации, которая характеризуется особой пластической выразительностью. Каждый знает Застольную песню Яго, его 'Кредо' и 'Мечтания', ариозо Отелло 'С вами прощаюсь навек, воспоминанья'. Все это 'номера', но они не нарушают непрерывного потока музыкального действия.
Персонажи драмы - и в особенности Яго - выявляют себя не столько в этих лирических 'всплесках', сколько во второстепенных эпизодах, отдельных фразах, изменении тона. Образы растут и развиваются, а вовсе не остаются каким-то наброском, эскизом аllа bravа, характеры не определяются в одной, пусть и важной, сцене.
При первом знакомстве с либретто может показаться, что переход Отелло от любви к ревности слишком неожидан и психологически неубедителен, что Кассио чересчур тщеславен, а Дездемона неправдоподобно наивна. Но не забывайте, что первоначально Верди хотел назвать оперу 'Яго', и, пожалуй, Яго так и остался главным героем драмы. Именно Яго, его образ и поступки особым светом озаряют всех остальных героев.
Поэтому тщеславие Кассио приобретает особый характер под воздействием Яго; ревность Отелло - инстинктивная и страстная - разливается мощным потоком, подогреваемая тайным коварством Яго; Дездемона кажется более чистой и несчастной по контрасту с Яго. В присутствии Яго поведение всех прочих персонажей становится правдоподобным, даже можно сказать - неизбежным. Яго - пружина в самом прямом смысле этого слова, двигатель интриги, и беззащитные существа неудержимо вовлекаются в осуществляемый им заговор.
Однажды Верди попросил своего друга художника Доменико Морелли запечатлеть на картине тот момент драмы, когда Отелло падает без сознания, а Яго смотрит на него с дьявольской усмешкой и говорит: '...мое лекарство, действуй, действуй!'. В ответ на некоторые предложения художника Верди воскликнул: 'Хорошо, очень хорошо. Яго с благородным выражением лица! Ты попал в цель! Я уже вижу этого 'святошу'; пожалуй, действительно у него должно быть лицо святоши'.
Но Морелли не удалось все же угодить композитору, и спустя два года Верди расширил характеристику Яго, который целиком завладел его думами. 'Если бы я был актером, - говорил композитор, - и мне пришлось бы играть роль Яго... я бы придал его поведению и манерам лень, небрежность: он равнодушен ко всему и ко всем. И хорошее и плохое он говорит мягко, как бы совсем не думая о предмете разговора. И поэтому, если кто-то вдруг поймает его на лжи, он может ответить: 'Действительно? Я и не заметил. Забудь, что я сказал'. Подобный человек может обмануть кого угодно, даже свою жену до известной степени'.
Наиболее серьезная ошибка, которую иногда делают актеры, исполняющие роль Яго, заключается в стремлении создать этакий демонический образ, с сатанинской усмешкой и дьявольским взглядом. Эти актеры просто не понимают, о чем идет речь в произведении. Каждое слово, произнесенное Яго, доказывает, что он человек, очень злой, но все же человек.
Шекспир сообщает нам, что Яго приблизительно двадцать восемь лет. А Чинцио Джиральди, автор новеллы, из которой Шекспир почерпнул материал для своего шедевра, говорит: 'В Яго удивительно сочетаются красивая внешность и на редкость злая сущность'.
Конечно, Яго должен выглядеть весьма привлекательно: живой, открытый, приятный в общении. Поэтому все верят в его честность, что значительно увеличивает власть Яго, его способность обводить всех вокруг пальца. Яго в совершенстве владеет искусством быть разным с разными людьми: он легок и весел с Кассио, ироничен с Родриго, любезен, преданно уважителен с Отелло, груб и грозен с Эмилией, подобострастен с Дездемоной и Лодовико.
По сравнению с этим психология Отелло весьма проста. Мгновенно приходящий в ярость, склонный к подозрительности, он не ищет порой неопровержимых улик, легко позволяя мимолетным чувствам влиять на его способность мыслить логически. Довольно быстро он становится жертвой жестокости Яго - жестокости, в основе которой лежит отнюдь не жажда мести.
Источником этой жестокости является и не ущемленное самолюбие, и не разочарование от того, что не Яго был произведен в капитаны. Злоба Яго никак не связана и с подозрением, что Отелло мог когда-то иметь любовную связь с его женой. Все это глупости, мелочи для Яго. Просто он является воплощением зла, зла, творящего само по себе. Яго - художник, гений коварства, которому нравится растаптывать людей. Если мы попытаемся найти логическую причину его поступков, то утратим смысл этого персонажа. Какие бы претензии ни предъявляли к драматической или литературной стороне либретто, следует признать, что это замечательное произведение, достойное того, чтобы стоять рядом с оригиналом.
Теперь поговорим о персонажах, которые находятся под постоянным воздействием Яго и - все без исключения - становятся мухами, попавшими в паутину этого паука.
Монтано, предшественник Отелло на посту губернатора Кипра, истинный солдат, уважающий дело, которому он служит. Монтано немолод; он прекрасный воин и суровый командир, преданный новому губернатору и законам Венецианской республики. Когда в первом действии происходит ссора между Кассио и Родриго, он вмешивается только для того, чтобы успокоить противников, но затем, спровоцированный пьяным Кассио, со страстью включается в поединок. Пытаясь отбить удары молодого человека, он получает ранение. Монтано, поддерживаемый солдатом, остается на ногах и просит Отелло вмешаться, произнося краткую реплику: 'Им я ранен'. Затем, не драматизируя ситуацию, он самостоятельно удаляется. В четвертом акте у Монтано чуть больше слов. Лодовико - сенатор Венецианской республики, посол Венеции на Кипре. На него возложена не особенно приятная миссия отозвать Отелло в Венецию и провозгласить губернатором Кипра Кассио. Слишком молодой для высокого положения, которое он занимает, Лодовико мрачен и суров. С глубоким уважением и сочувствием Лодовико относится к Дездемоне, с любовью приветствует ее. Человек из его свиты передает Отелло послание венецианского дожа. Отелло читает послание с видимым гневом и смятением. Оскорбленный отзывом, но еще сильнее тем, что на его место назначен Кассио, мавр обрушивает весь гнев на Дездемону, даже поднимает на нее руку.
Лодовико реагирует мгновенно и бурно. 'Довольно!' - приказывает он. Смятение охватывает всех присутствующих. Затем Отелло, потеряв остатки самообладания, в ярости швыряет несчастную Дездемону на пол и резким жестом как бы отталкивает всех, кто осмелится приблизиться ей на помощь. Но Лодовико
