непреложный закон.
Изображая Буозо, Скикки начинает с комплиментов в адрес нотариуса, называет его - 'нотариус любезный'. Он знает, что, льстя Аманти ди Николае, заручается поддержкой нотариуса. Впоследствии тот охотно примет его объяснение: свою подпись Скикки-Буозо не в состоянии поставить якобы из-за паралича. Родственники с преданной грустью в голосе поют: 'Бедный Буозо!' - и Аманти бросает на них короткий взгляд поверх очков. (Кстати, очки были изобретены в Пизе в 1295 году, то есть за четыре года до описываемых событий, так что наш нотариус шагал в ногу со временем.)
Приняв печальное объяснение, подкрепленное слабым взмахом руки между створками полога, нотариус призывает свидетелей и спрашивает у них: 'Вы убедились?' Ему вновь приходится прибегнуть к помощи своей трости, чтобы вывести Пинеллино и Гуччо из состояния прострации. Затем он принимается нараспев читать преамбулу к завещанию.
Этот текст, читаемый в строгом соответствии с темпом музыки, должен звучать монотонно, но совершенно отчетливо, на подчеркнутых словах следует делать ударения. Джанни слишком хорошо знает наиболее важные пассажи, поэтому он застает нотариуса врасплох, когда дрожащим голосом просит его внести такое дополнение: '...аннулируя и лишая силы все другие завещания'!
Аманти торопливо вписывает пропущенные им слова и, несмотря на раздражающий его гул одобрения, которым семейство сопровождает составление завещания, и многочисленные остановки, он не задает никаких вопросов, пока Скикки не доходит до весьма скромненького завещательного отказа в пять флоринов на нужды благотворительности.
'А не будет ли мало?' - спрашивает нотариус. Но Скикки, по-прежнему имитируя голос Буозо, отвечает, что, когда человек отваливает кругленькую сумму на благотворительность, в народе говорят: '...наверное, при жизни крал он бесстыдно и много!' Восклицания родственников: 'Как мудро!', 'Как достойно!' - довершают дело.
Сначала хитрый Скикки великодушно раздает мизерные доли состояния Буозо, позволяя себе забавное rallentando, когда завещает Чьеске и Марко 'имущество... Квинтоля', как если бы приходилось держать в уме столько имен и имуществ, что вспомнить самое важное из них ему нелегко. Услышав, что он отказывает 'прекрасного мула своему преданному другу... Джанни Скикки', родственники поднимают невообразимый гвалт, и сбитый с толку нотариус в конце концов ударяет тростью по столу. Как только воцаряется зловещая тишина, он объявляет своим звонким голосом: 'Мула завещает своему преданному другу... Джанни Скикки'.
Протестующие крики семьи, за исключением ехидной реплики Симоне о том, что мул совершенно не нужен Джанни Скикки, тонут в нисходящих звуках оркестра. Следует грозное замечание 'умирающего': 'Успокойся, Симоне, знаю сам я, что нужно Джанни Скикки'.
Нотариус опять усаживается за стол, но потом он вынужден беспрестанно вскакивать со своего места, пытаясь перекричать разъяренных наследников. Наконец-то до них дошло, что все самое ценное уплывает в руки Джанни Скикки. Вначале они по очереди подходили к постели 'умирающего' и благодарили его за внимание и заботу. Теперь же их негодующие возгласы все больше веселят Скикки по мере того, как ценности одна за другой уходят к '...неизменному и возлюбленному другу Джанни Скикки'.
Жалобным голосом он заявляет нотариусу, как бы извиняясь за свою не в меру разгорячившуюся родню, что он сам решит, кому завещать свое добро. 'Синьор нотариус, я знаю, что мне надо! Записывайте все, что я диктую, - говорит он и добавляет с угрозой: - Пускай кричат, им песенку спою я...'
Разгневанное, но беспомощное семейство прекрасно понимает смысл его намека. 'Прощай, Флоренция!' - эта фраза напоминает им о наказании, неминуемом в случае раскрытия их соучастия в мошенничестве.
Дойдя до последнего и наиболее важного пункта завещания - владения мельницами в Синье, он, наслаждаясь мукой семейства, замедляет темп и в пассаже, похожем на вокальный акробатический трюк, то имитирует голос Буозо, обращаясь к нотариусу, то вдруг поет собственным голосом, удерживая родственников в бессильном состоянии ужаса. Здесь важно с абсолютной точностью соблюдать указания Пуччини: ни в коем случае нельзя ускорять темп слишком рано, фразу 'Я закончил!' следует петь на достаточно выраженном sostenuto без торопливости и очень отчетливо, как если бы речь шла о самом обычном деле на свете.
Свидетели ставят на документе крестики вместо подписей, и нотариус поспешно прячет бумаги в папку. Затем, все еще вне себя от негодования, вызванного отвратительной сценой, он собирается уйти, но его останавливает слабый голос из-за полога. Скикки сообщает нотариусу, что ему причитается сто флоринов за услуги, а свидетелям - по двадцать флоринов. Эту сумму заплатит им Дзита. Обрадовавшись вознаграждению, все трое хотят приблизиться к постели Буозо, чтобы выразить ему свою благодарность, но Скикки останавливает их движением слабеющей руки, и они поворачивают обратно. Дорогу им преграждают перепуганные родственники.
С крайним отвращением на лице Дзита извлекает из кошелька обещанную сумму, и нотариус вместе со свидетелями уходит, восхищаясь 'умирающим' и одновременно соболезнуя его родным и близким: 'Что за редкое сердце! Как ужасно! Как тяжко вам!'
Необходимо заметить, что Ринуччо отсутствует при неблаговидной сцене сговора Скикки с семьей и ссоре. После того как хитрому флорентийцу удается обмануть лекаря, руководство сговором берет на себя Дзита. Она велит Ринуччо сбегать за нотариусом. Поэтому молодой человек не присутствовал при том, как Джан-ни Скикки предлагали взятки и пытались его соблазнить. Вернувшись назад, Ринуччо становится свидетелем составления первой части завещания, он среди тех, кто благодарит Скикки за небольшие завещательные отказы. А потом удаляется к Лауретте.
Возможно, они с Лауреттой следят за тем, как развиваются события, от исхода которых зависит их счастье, приникнув к замочной скважине. Как-никак она - дочь плута, а он - отпрыск алчных и жестоких хищников. Трудно ждать от них высокого благородства.
'Как бы то ни было, они еще дети, - сказал мне Форцано. - А вы сами отказались бы от такого состояния?'
'Наверное, да', - ответил я, вспомнив о необычайно похожей ситуации, возникшей когда-то в нашей семье. Мы, пятеро детей моего отца, были любимчиками среди шести внуков деда. Когда он умер, отец находился за границей, и его братья (современные Донати) завладели наследством, взяв в сообщники слепого нотариуса, сумевшего убедить свидетелей в том, что умирающий (может быть, он к тому времени уже умер?) подтвердил завещательные отказы кивком головы.
Но вернемся в мир комедии. Парализованное разразившейся катастрофой, семейство Донати поначалу пребывает в безмолвной неподвижности. Но как только за нотариусом и свидетелями захлопывается дверь, они все как один обрушиваются на Скикки. Однако тот уже приготовился к нападению: он стоит на кровати, вооружившись здоровенной узловатой палкой, с которой никогда не расстается. Кстати, она была при нем, когда он вошел в комнату. (Я всегда предусмотрительно прятал эту дубину во время первого выхода, после того как Дзита отклоняла протянутую мной руку и я шел к кровати Буозо, чтобы осмотреть тело. Воскликнув: 'Ах... Скончался?' - я наклонялся и клал палку на пол. О таких мелочах надо помнить. Эту оперу отличает насыщенное драматическое действие, поэтому каждый жест должен быть четко продуман и рассчитан.) Дзита первой восклицает: 'Жулик!'. Это слово следует произносить с долгим 'а', не искажая при этом сдавленной глухой ноты... Потом все бросаются на Скикки, который, раздавая тумаки направо и налево, останавливает их нападение, но не вопли.
Далее родственники учиняют дикий разгром, каждый из них хватает все, что попадается под руку; уносят даже постельное белье. Бетто забирает свою клетку с цыплятами. Скикки не вмешивается. Но когда Симоне завладевает огромными подсвечниками из серебра, он заставляет его выпустить из рук добычу и прогоняет вон. Маленький мальчик, забытый всеми, находится в углу комнаты (или справа, согласно партитуре). Оказавшись в центре невероятной суматохи, он усугубляет ее, бросаясь прочь со своей грохочущей игрушкой.
И мужчины, и женщины беззастенчиво растаскивают добро Буозо и устремляются к выходу. Но позвольте напомнить актерам, что им следует оставлять сцену поодиночке. Иначе, столпившись в дверях и не имея возможности протиснуться вперед, они рискуют быть избитыми Джанни Скикки.
Сцена пустеет, женские вопли замирают вдали, финальные возгласы плутоватого флорентийца ('Прочь! Прочь!') раздаются в тот момент, когда стеклянные двери на террасу распахиваются и на фоне
