перемазался, как свинья! Где здесь зеркало? Я должен привести себя в порядок!
— Может быть, примете заодно душ? — предложила я.
— Вам хорошо смеяться! — сказал Капустин. — Но это же невозможно! На кого я похож! — Он, однако, смирился.
Чижов подошел к двери и осторожно выглянул наружу.
— Все тихо! — сообщил он трагическим шепотом.
Мы решили оставить чемодан в душевой кабине, а с собой прихватили только шнур, «парабеллум» и зонтик. На цыпочках, крадучись, мы вышли друг за другом из душевой и, никем не замеченные, пробрались на лестницу.
Я опасалась, что рано или поздно мы наткнемся на дежурную по этажу, но этого не случилось. Патриархальные обычаи Коряжска предполагали непременный ночной сон на любом посту, и дежурные, скорее всего, досматривали уже не первый сладкий сон в какой-нибудь служебной комнате.
Мы отыскали двадцать пятый номер и бесшумно подошли поближе. Из-за дверей номера доносились негромкие мужские голоса. О чем они говорили, разобрать было невозможно.
— Постучимся, — шепнула я Чижову. — Того, кто откроет, я беру на себя. А вы займитесь вторым. И очень вас прошу — будьте убедительны!
Чижов кивнул и, против обыкновения, очень медленно и бережно извлек из-под пиджака «парабеллум». Держа наготове зонт, я постучалась быстрым тревожным стуком.
Голоса в комнате смолкли. Затем послышались тяжелые неторопливые шаги, и дверь открылась. Пред нами стоял громадный, как шкаф, мужчина, стриженный под полубокс, с тусклыми глазами и вторым подбородком. Он лениво двигал массивной челюстью, перемалывая во рту жвачку. Пиджака на мужчине не было, и поверх рубахи недвусмысленно красовалась рыжая портупея с подвешенной на ней кобурой. Увидев нас, громила выпучил свои бесцветные глаза и на секунду замер.
Из трости моего зонта с тихим шелестом выметнулось смертоносное лезвие и уперлось отморозку в шею — как раз там, где второй подбородок прикрывал его сонную артерию. Из-под пористой кожи выступила крохотная капелька крови.
— В сторону! — прошипела я, надвигаясь на громилу и оттесняя его в комнату. Он покорно отступил и прижался спиной к стене, вытянув руки по швам.
Следом за мной в номер ворвался Чижов и, вскидывая «парабеллум», угрожающе прохрипел:
— На пол, сука! Живо на пол! Завалю! — На мой взгляд, в этот миг ему удалось добиться стопроцентной убедительности.
Сидевший в глубине комнаты второй мужчина, кажется, был того же мнения. Не сказав ни слова, он осторожно сполз с кресла и опустился на пол лицом вниз.
— Обыщите их! — приказала я Капустину.
Он поспешно прикрыл за собой дверь и с опаской подступил к громиле, который, судорожно вжавшись в стену, косил на меня полным мутного ужаса глазом. Капустин выдернул у него из кобуры пистолет и наскоро ощупал жирное, вспотевшее от страха тело. В одном из карманов он нашел еще и глушитель.
— Давайте сюда!
Капустин с облегчением отдал мне оружие. Я опустила предохранитель и, направив дуло на огромное брюхо бандита, отошла назад.
— Тоже — на пол! — скомандовала я.
Недоверчиво ощупав толстую шею, громила с натугой опустился на колени и покорно улегся, сцепив на затылке руки.
— Не шевелиться! — предупредила я. — Стреляю без предупреждения!
Держа в поле зрения своего борова, я велела Капустину заняться вторым бандитом. Это, несомненно, был сам Трофим. Он лежал в той же позе — положив смуглые руки на затылок, покрытый черными как смоль волосами. Ствол «парабеллума» упирался ему в череп — чуть позади левого уха. Бандит молчал, но на лице его держалось скучающее снисходительное выражение, словно он находился не под дулом пистолета, а где-нибудь на процедурах под щедрым крымским солнцем. Трофим выдерживал характер.
Капустин и у него выудил пистолет — из заднего кармана — и передал Чижову. Тот облегченно вздохнул и спрятал свой «парабеллум» — проблема боеприпасов, видимо, так и застряла занозой в его мозгу. Я бросила Капустину нейлоновый шнур.
— Свяжите этому жирному руки! — сказала я. — И запихните в рот полотенце.
Капустин с видимым отвращением, но прилежно выполнил все манипуляции. Отморозок не сопротивлялся. Потом я приказала ему встать, что он с помощью Капустина незамедлительно выполнил, и мы заперли его в шкаф для одежды, где он с трудом, но поместился, скорчившись в три погибели.
— И что же дальше? — подал голос молчавший до сих пор Трофим. — Шкафов больше нет…
Голос звучал с явными ироническими интонациями, и это мне совсем не понравилось.
— Дальше будет ультиматум, — объявила я. — Сядьте в кресло, Трофим!
Он быстро поднялся и, оглядев нас злыми усмехающимися глазами, опустился в кресло.
— Зря вы это затеяли, Капустин, — негромко сказал он. — Вы об этом еще очень пожалеете.
Анатолий Витальич пожал плечами. Он выглядел растерянным, и это заметно воодушевляло Трофима.
— Разговаривать будете со мной! — заявила я. — И разговор будет серьезным. Нам очень мешают ваши люди внизу. Они торчат в вестибюле и отпугивают клиентов. Сейчас вы вызовете одного из них по телефону и прикажете всем немедленно ехать в Ключи — под любым предлогом, — ну, скажем, искать второй джип… Его, кстати, стоит поискать!
Во взгляде Трофима мелькнуло беспокойство, и это меня обнадежило.
— Во сколько должен прибыть курьер? — спросила я Капустина.
— В шесть, — пробормотал он.
— Значит, — обернулась я к Трофиму, — прикажите своим уродам раньше семи сюда не возвращаться! Все поняли?
— Одного не понял, — с вежливой издевкой произнес он. — Как вы заставите меня это сделать?
— Очень просто, — ответила я, медленно навинчивая глушитель на ствол пистолета.
Трофим улыбнулся.
— Скажу честно, — признался он, посмеиваясь, — сначала вы меня здорово напугали. Я уже подумал — крутые ребята набежали. А теперь смотрю — все та же шелупень… У меня вот тоже деловое предложение — вы нам возвращаете наши пукалки, а мы вас, Капустин, отпускаем. Сам лично до дверей провожу… Ну, нравится мое предложение? Соглашайтесь, пока не передумал! — Он закинул ногу на ногу и обвел нас наглым покровительственным взглядом.
Наступила тревожная пауза. На Капустина было больно смотреть. Так над ним довлела, как принято теперь говорить, харизма этого самоуверенного, безжалостного человека с внешностью лесного разбойника, что он, кажется, и в самом деле был не прочь капитулировать.
Меня подобный поворот событий не устраивал по двум причинам: во-первых, он вряд ли устроил бы Капустина-старшего, который как-никак был моим нанимателем, а во-вторых, полагаться на миролюбие Трофима было чистым безумием. Нужно было срочно спасать ситуацию, которую своей неуверенной игрой загубил Анатолий Витальич. Наша пьеса начинала скатываться в фарс, и следовало как можно скорее возвращать ее в русло высокой трагедии. Простым размахиванием пистолета тут не обойдешься. Здесь требовалась документальная достоверность.
Сделав непроницаемое лицо, я приблизилась к сидящему в кресле Трофиму и бесцеремонно сунула ему в лицо его собственный пистолет, прижав глушителем щеку. Он скосил глаза и, увидев, что мой указательный палец покоится на спусковом крючке, нахмурился.
— Поосторожнее с этой игрушкой, девочка! — сказал он сквозь зубы. — У нее очень мягкий спуск! Как бы не нажить тебе с ней неприятностей!
— Ты говоришь о моих неприятностях? — удивилась я и назидательно заметила: — Тебя ведь предупредили, что разговаривать будешь со мной, что разговор будет серьезным, что это тебе будет предложение, — ты все пропустил мимо ушей… Может быть, у тебя что-то со слухом? Я знаю верное средство…
Не отрывая дула от его щеки, я медленно переместила пистолет чуть выше и, приставив в упор к
