было ожидать чего угодно.
— А я думал, что это вы следите за мной, — произнес он настороженно, и глаза его забегали.
— И все же? Положим, я нахожусь здесь по своим детективным делам. А вот что вы делаете в кондитерском цеху?
— А я здесь по делам любовным. Хотите покажу?
Я пожалела, что пистолет находится на дне сумки, а не у меня в руке.
Он поманил меня, и я двинулась следом за ним. Мы вышли из склада и оказались в коридоре, заставленном деревянными ящиками со стеклянными банками повидла и джема. Очевидно, здесь он хранит свой большой нож или тесак…
Он повернулся к одному из этих ящиков, и я быстро и бесшумно достала пистолет. Спрятала за спину.
— Вот смотрите. Меня подозревать не в чем, — сказал Белоцерковский и взял в руки картонную коробку. Раскрыл ее. Но там была не отрезанная голова очередной жертвы. Нет. Там лежали покрытые блестящей, почти горячей глазурью эклеры.
— После селедки нам захотелось чего-то сладкого, — заявил невозмутимый Белоцерковский, — и я сказал Людмиле, что могу сбегать к знакомому в кондитерскую…
— У вас тут знакомый?
— Да. Рабочий. Был инженером в нашем КБ. Угощайтесь.
Эклеры выглядели превосходно.
— Они не отравленные, — пошутил Сергей.
— Не успели? — вырвалось у меня.
— Что поделаешь, вы не оставили мне времени для этого.
Я взяла пирожное. Вот что значит — знакомый в кондитерском цехе: эклер был свеж как роза. Я сказала об этом Сергею.
Мы вышли на улицу через лаз в заборе, отряхнулись. Я предложила подвезти его.
— Нет, спасибо, я дворами, так быстрее.
На том и расстались.
Я поехала домой.
Мне просто необходимо было побыть одной и обмозговать дальнейший ход действий.
Последнюю свою жертву убийца назвал «Вэм». Так, во всяком случае, сказала вахтерша из «Спартака». Но она могла и не расслышать. А еще она сказала, что видела его где-то раньше, но где — не помнит. Высокий, крепкий, даже крупный.
Из этого я сделала вывод: Кафельщика я больше не встречала. Только тогда, в филармонии. Его описание не подходит ни под Храмова, ни под Белоцерковского… И все-таки он где-то рядом. Я чувствовала его. Но пока еще не видела.
Что касается «Вэм», то это могло быть производным от «ЭВМ». Но мало вероятно.
Еще этот шифр… «Хлеб. Буква „б“. Контейнер».
Я достала сумку, ту самую, с которой была в кабинете германского представительства у Вагнера. Я вдруг вспомнила, что, сгребая в нее все со стола, я прихватила кое-какие канцелярские принадлежности.
Я вытряхнула содержимое сумки на стол и принялась искать трофеи. И нашла. Пару шариковых ручек, резинку, крохотную коробочку со скрепками. Одна из ручек не писала. Я решила разобрать ее, чтобы посмотреть, в чем дело. Посмотрела. Там и стержня-то не было. Просто полая внутри, даже без отверстия для стержня, ручка. В ней явно что-то должно храниться. Но что? Наркотики. Кокаин? Я понюхала. Да запросто.
И тут мой взгляд упал на лежащий перед моими глазами блокнот с текстом шифра. «Контейнер». А ведь это, возможно, и есть контейнер, в который поместится записка (даже несколько) или микропленка. Ай да Вагнер! Нашел что держать на столе.
Зазвонил телефон.
— Таня? Это я, Люда. У меня столько новостей, что аж дух захватывает. Ты можешь меня сейчас слушать?
— Конечно. Говори. Ты уже побывала у Храмова?
— Нет. Я не могла. У меня все это время был Сергей. Мне надо посоветоваться. Я не знаю, что мне делать. Решается моя судьба. Я вот уже два раза ущипнула себя — мне все это не приснилось…
— Да говори толком, что случилось! — не выдержала я.
— Это не телефонный разговор.
— Тогда сделаем так. Ты сейчас одна?
— В том-то и дело. Он ушел, а у меня голова идет кругом.
— Постарайся взять себя в руки. Поспи немного, ты же все-таки выпила. Затем сходи к Храмову, выясни то, о чем я тебя просила, а к шести часам — можешь и попозже — приходи в филармонию. С билетами там проблем не будет.
— В какую еще филармонию? Зачем?
— У нас всего одна филармония в городе. Встретимся в антракте возле буфета.
— Как интересно! — прыснула Люда. — Обязательно приду. Все, до встречи.
Что ж там такого могло произойти, что она позвонила? Забеременеть, конечно, за это время можно успеть, но узнать об этом так скоро — просто невозможно. Может, он женат? Но тогда Люда не казалась бы такой счастливой. Я хоть и не видела ее сейчас, но по голосу поняла, что она находится в радостном возбуждении.
Я закрыла блокнот, потом вновь открыла.
«Ну что ж, — подумала я, вставая и направляясь к двери, — пришло время послужить государству…»
Глава 21 Встреча в парке
Об убийствах ей было хорошо известно. И она страдала. Она чувствовала себя виноватой в смерти этих девушек. Надо что-то сделать, чтобы заставить его остановиться. А ведь он был таким тихим, спокойным мальчиком.
Он называл ее Вэм. И ей поначалу даже нравилось это. Ей много чего нравилось в этом парне. Во- первых, он был чрезмерно развит. Природа щедро наделила его мужскими достоинствами. Вэм, испытав на себе всю силу этого полумужчины-полумальчика, уже не могла остановиться. У нее были проблемы в личной жизни. Кроме того, она находилась в том возрасте, когда женщину интересует только определенная сторона отношений между мужчиной и женщиной.
Только с этим неутомимым подростком она испытывала удовлетворение. Она словно предчувствовала, что больше в ее жизни таких физических потрясений не будет. И, не обращая внимания на свое воспитание, образование, принципы, — словом, на все, что могло бы хоть как-то остановить ее, продолжала встречаться с ним. Условий для встреч практически не было. Просторная душевая являлась единственным местом, более или менее пригодным для этого. Да, все было грубо, по-животному, но женщина далеко не всегда хочет ласки и нежности. В жизни Вэм было три периода: нежный, грубый и снова нежный. Так, должно быть, устроено женское естество.
Как профессионал, она отдавала себе отчет в том, что ее возбуждают в этом парне не только физические достоинства, но и тот факт, что он ненормален. У него были явные отклонения в психике. Но она понимала также, что это может быть временным, связанным именно с несоответствием бурного физического роста и интеллектуального развития. Чисто подростковые дела, которые надо только переждать. Но ей не хотелось, чтобы он стал нормальным. В этом и заключался ее самый большой грех. Она боялась, что когда он выздоровеет и войдет в норму, повзрослеет, то поймет к своему стыду и ужасу, что сделала с ним зрелая, опытная женщина. Возможно, ей было стыдно.
А потом она познакомилась с Ефимом. Сначала она не поняла, что значил для нее этот человек. На
