поклоняются памяти покойного Учителя Ала и взывают к нему в молитвах по любому вопросу. Ал назначил духовных наставников из бывших кулаптров, и те должны озвучивать волю Взошедшего Паскома. Представляете себе, как они ее озвучивают?
Тут усмехнулся Тиамарто, духовный советник при правителе, и покачнул головой:
— Безграничные возможности для спекуляций любого толка — от бытовых банальностей до религиозных хитросплетений…
— Вы правы, атме Тиамарто! Так и есть!
— Религиозных? — переспросил Тсимаратау.
— Да я умозрительно сказал, — откликнулся Тиамарто. — Там вообще лазеек полно, в таком статусе!
— Но у них в Тизэ и в самом деле есть своя религия! — переводя взгляд с правителя на кулаптра- советника, вмешался «музыкант». — Настоящая!
— Ал — и религиозность? Нет, его в самом деле подменили… Он что же, больше не занимается своими науками — ни астрономией, ни биологией?
— Нет, атме Тсимаратау, не занимается. Но ученые там — привилегированная каста. Он покровительствует им, но сам не практикует. Зато их возглавляет тот самый тримагестр Солондан. Ала больше привлекают вопросы военного характера…
Тсимаратау прищелкнул языком:
— И все же его подменили!
Он будто убеждал сам себя, цепляясь за последний предлог выгородить человека, который был его другом с младенческих лет.
Фирэ услышал, как начали перешептываться советники. Ему не верилось в предположение Учителя, но все же — как мог допустить верный Натаути (атмереро!) такие чудовищные изменения в своем хозяине? Имеющий душу просто не смог бы жить так, как живет нынешний Ал, если верить донесениям разведчиков. И каково же там живется малышу-Коорэ? А если еще и Танрэй вслед за мужем растеряла по дороге всё, что до этого хранила в себе.
Вот со времени этого совещания Учитель и начал метаться между какими-то неразрешимыми противоречиями. И никогда еще он не был так похож на безумца, как теперь. И нельзя было поверить, что это он, Тсимаратау, возвел величественные здания Тау-Рэи взамен прежних серых стен временщиков- аринорцев. Неужели это его заслуга в том, что города Тепманоры теперь живут как единый организм, а пригороды обеспечивают людей всем необходимым?! Не Ала, нет! — а Учителя словно подменили. Проклятое прошлое опять взяло его в оборот.
Когда Фирэ вышел на балкон, слушая последние фразы Тсимаратау, в небе еще мерцала праздничная трансляция из жизни древних аллийцев. Но кого мог тронуть постановочный спектакль, если до него истинная легенда в празднование Черной Ночи воплощалась на гранях великого Храма в Эйсетти, приходя туда напрямую из «тонкого» мира, с которым слил свое творение непревзойденный Кронрэй? Фирэ был счастлив, что успел застать настоящую историю о возвращении на Алу. Многие, кто родился позднее, никогда уже не узнают, каким был настоящий Оритан.
— Вы звали меня, Учитель, — шепнул молодой человек.
Учитель слегка вздрогнул, приходя в себя. Взгляд его вначале упал на отсвечивающий огнями праздника перстень-печать на безымянном пальце приемного сына. Овал, перехлестнутый поверху дугою с клешнями — символическое изображение повелителя пустынь, — был выгравирован в темном металле. Знак верховной власти в Тепманоре, и носящий такой перстень имел полномочия ставить свою печать и подпись вместо самого правителя. Еще один был у Тиамарто, и на нем отображались весы истины, входящие в круг созвездий и предшествующие знаку Фирэ.
Словно узнав его по этому скорпиону, Тсимаратау медленно поднял взгляд к лицу ученика:
— Да, Фирэ, звал. Хотел узнать, обучен ли ты музыке?
— Музыке? Не настолько хорошо, чтобы услаждать слух ценителей, но достаточно, дабы развлечь толпу. В детстве, в школьные годы, меня, как и всех остальных, обучали азам — наверное, что-то я припомнил бы и сейчас.
— На чем играешь?
— Мы с братом немного освоили талмируоку[35]…
— Неплохо. Развлечь толпу — это самое то, что нужно. Найди мне за сегодняшнюю ночь еще с десяток таких же, и чтоб среди них было хотя бы двое-трое настоящих музыкантов. Но учти, что большинству из них придется освоить духовые инструменты. Нужно, чтобы инструмент был не громоздким, но длинным и зачехленным, — Учитель показал, разводя руки, какого размера должны быть духовые.
— Так это же целый атмоэрто!
Глаза Тсимаратау вспыхнули:
— И заметь: не только атмоэрто, но и много других полезных вещей…
— Я… наверное, не совсем понял, что именно нужно…
Тут их с Учителем словно накрыло непроницаемым, но притом невидимым куполом.
В высоком кресле перед ним сидела приемная мать. Ормона тоже была в темном, но ее платье было скроено на женский лад, волосы поддерживала не обычная тесьма, как у Тсимаратау, а диадема. Лицом же и фигурой она ничуть не изменилась со дня своей гибели десять лет назад.
— Да не иссякнет солнце в твоем сердце, мальчик, — сказала она тем непостижимо глубоким голосом, который всегда так завораживал Фирэ и которого он не мог забыть даже спустя столько лет после ее смерти. Только вот этот «мальчик» по отношению к нему, двадцативосьмилетнему, из уст женщины, которой отныне всегда будет тридцать шесть, звучало странно.
— Я очень рад тебе.
— Присядь, — она указала на резную скамейку напротив, у парапета, и Фирэ медленно сел, а красавица тем временем продолжила: — Пусть покуда упрямец поспит, а мы поговорим с тобой без помех. Он вбил себе в голову, что с нашими сородичами в Тизэ случилось то же, что и с нами в горах Гивьербарэи…
— Да, я знаю. И хотя сейчас может быть что угодно, я почему-то не верю в эту версию…
— А он не верит даже хранителю Ала, которого я специально вытянула из Изначального, чтобы тот сказал свое слово для застрявшего в своем заблуждении коэразиоре. Но не помогло и это. Он невыносим, он чудовищен…
Фирэ скрыл мелькнувшую было улыбку. Он забылся, так реальна была она перед ним. Он едва не почувствовал себя таким же, каким был десять лет назад, когда эта пара, не знавшая, что их ждет со дня на день, спорила между собой до брани, чтобы спустя несколько минут заговорить друг о друге — на словах ругая, а глазами сияя. Вот так же сияли сейчас черные глаза Ормоны, костерившей Учителя, но было ему не до улыбок: ведь все это лишь наваждение, и молодой человек прекрасно это понимал. Она просто захотела поговорить с ним напрямую, впервые за этот срок. Мертвые возвращаются, живые становятся ходячими трупами — что еще ждет несчастных потомков древних аллийцев, не выдержавших сурового испытания?
— Но он прав в одном, — Ормона вздохнула: — Ал перестал быть собой. Это уже не он, это что-то другое, чему ни я, ни атмереро пока не можем дать названия. Чтобы стать тем, чем он стал, не нужна энергия коварного ментала, похищение, интриги. Он сам добился всего, не имея ни малейшей способности к сбору пранэио… Его никогда не примет Мировое Древо, его едва выносит земля, и своими деяниями он роет могилу собственному «куарт», которым, заметь, не обладает. Не обладает, но уничтожит! Как уничтожит и тринадцать, идущих вслед за ним, вслед за попутчицей, носителем полярного «куарт». Как уничтожит и ее… Шансы Взойти у вас, учеников, сокращаются прямо пропорционально его шансам. Ты это понимаешь, мой мальчик?
В горле пересохло, и молодой человек лишь кивнул в ответ. Ормона переместилась, небрежно опираясь рукой на другой подлокотник и закидывая ногу на ногу.
— Однажды в злодеяниях своих Тассатио приплыл к причалу. Терпение «тонкого» и грубоматериального миров закончилось. Его «куарт» вот-вот должен был прекратить свое существование. Знаешь, что это такое? «Куарт» развеивается. Он никуда не переносится и нигде более не воплотится.
