слушал голоса людей. Малыш вспоминал перипетии всех прошлых своих жизней, поскольку так уж получилось, что был он не обычным волком…
— И все-таки — почему я не могу прикасаться к твоим волосам?
Тессетен не мог понять, как могут не нравиться прикосновения к голове, это ведь так приятно!
— Нервный бзик такой! — огрызнулась жена и самозабвенно соврала, выдумав на ходу: — Не терплю, когда их пачкают руками.
— А если я не трону их руками? Если, скажем… — он показал на свои губы.
— А это — сколько угодно, моя любовь!
И свою резкость она тут же утопила и растворила в страсти, с которой словно родилась. Сетен понял, что запрет на прикосновение к волосам — совсем ничтожная плата за те часы, когда они могли отныне быть друг с другом, забывая об остальном мире. Хотя сам по себе этот запрет был странен и подозрителен, она имела право на маленькие секреты. В конце концов, он мог целовать ее блестящие душистые пряди, вдыхать аромат каких-то духов или цветов, и она не была против!
— Ты такая странная… — сказал Сетен, любуясь ее лицом, юным и безупречным, любуясь мягкой тенью от пушистых ресниц, любуясь приоткрытыми, припухшими от горячих поцелуев губами и гибким налитым телом, которое будто бы так и просилось быть выточенным в мраморе. — Ты ведь хотела увидеть Ала, так почему теперь…
Ормона растворила черные глаза, быстро, словно ящерка, облизнула губы, провела тонким пальцем по его плечу, забавляясь тем, как бугрятся под кожей крепкие мышцы:
— Ну… я небольшой поклонник знакомств при таких обстоятельствах… Пусть твой друг сначала встанет на ноги. А до тех пор нечего мне там делать…
Еще секунду назад этому созданию было шестнадцать — и вот она заговорила, а в голосе ее послышалась рассудительность взрослой женщины. В этом была вся она, со дня их знакомства…
— Ты боишься ран, что ли? Так он же забинтован по уши и выше!
Девушка посмотрела на него с ленивым снисхождением:
— Я просто опасаюсь подходить к нему, когда он не то там, не то здесь.
— Что это значит?
Она лишь махнула рукой и, собираясь заснуть, слегка зевнула:
— Твой друг — счастливчик, каких не рождала доселе земля, и я покоряюсь судьбе. У него свой путь.
Тессетену показалось, что за сонливой бессвязностью ее слов таится что-то более глубокое, чем он способен осознать и о чем она не желает говорить. Во всяком случае, теперь. А еще отчего-то пришел на память Паском. Учитель Ала сегодня утром что-то сказал о его жене, но что именно — вылетело из головы. Она умела отнимать память… Запросто!
Сон пришел мгновенно: только что Сетен смотрел на Ормону, и вот перед его взором уже падает в звездную бездну выкованный древними аллийцами наследный меч. А издалека звучит настойчиво чей-то голос: «Помнишь меня, полководец? Помнишь меня, полководец?..»
Вначале невнятная, фраза пробилась к Тессетену сквозь чудесную картинку с мечом и разрушила наваждение. И теперь это уже не сон. Молодой человек не мог бы сказать, чем это было, но точно знал, что не сон.
Он ощутил за спиной у себя странное присутствие, и не глазами, а сердцем увидел возникшую позади фигуру, с головы до пят укутанную во что-то желтое. Ужас сковал его тело, он не мог пошевелиться, был не в силах повернуться и посмотреть в лицо неведомому — Сетен знал, что во сне ли, наяву ли, но опасности всегда следует смотреть в глаза, ибо в этом случае она утрачивает большую часть силы.
— Не доискивайся правды! — угрожающе прошептал голос.
— Какой правды?
— Не ищи, кто заставил твоего друга лезть на скалу.
— Почему это? — возмущение сжало горло Тессетена.
— Это лишь конец ниточки, полководец. И сохрани тебя Природа размотать клубок до конца! В день, когда ты познаешь истину, страшной смертью умрешь!
И, задыхаясь, очнулся Сетен. Вытаращился в темноту готовыми лопнуть глазами, сжал пятерней ребра, о которые в самом центре груди лесной дикой птицей колотилось сердце.
«Не ищи!» — тающим эхом проводил его голос из сна.
И молодой человек понял, что теперь-то он точно отыщет причину, толкнувшую друга на безумный поступок.
Глава вторая,
где речь пойдет об изобретенном приборе на Скале Отчаянных
— Да не иссякнет солнце в сердце твоем, — весело сказал советник Корэй, покинув палату Ала и едва не натолкнувшись на Сетена, который, наоборот, только-только пришел в лечебницу. — Как раз зашел проведать твоего друга.
Тессетен поклонился отцу сокурсника, еще раз про себя поблагодарив его за ту неожиданную помощь, которую советник оказал им по спасению Ала почти четыре солнечных месяца назад. Пожилой ори так и светился, и Сетен с любопытством заглянул ему в глаза. Господин Корэй слегка коснулся ладонями его плеч:
— Не удивляйся моему настроению, Тессетен! Просто у меня недавно родился второй внук, а он такой славный мальчишка, что я теперь каждый день спешу посмотреть на него!
Через приятеля-сокурсника Сетен знал, что старшему внуку Корэя уже десять лет и зовут его Дрэяном. Но поскольку они с Ормоной учились уже на другом факультете, то с прежними друзьями Тессетен виделся редко и новости их жизни обходили его стороной.
— Поздравляю вас, господин Корэй. Каким именем нарекли?
— Фирэ. И не пытайся вспоминать это имя на скрижалях памяти аллийцев! — тут же со смехом вставил Корэй, очевидно уловив некоторую растерянность в лице молодого человека. — Его там нет, оно новое. Кулаптр Паском так и не удосужился
— Откуда же берутся все новые души? — задумчиво проговорил Сетен, сторонясь и пропуская собеседника к выходу, а тот лишь пожал плечами:
— Знаешь, этот вопрос интересует и меня. Может быть, из-за активного прироста населения здесь, у нас, души из миров Нижних Ступеней формируют «куарт» быстрее, чем бывало прежде? Ну ступай, ступай: Ал тебя уже заждался. Дважды просил меня поглядеть в окно — не идешь ли ты!
Значит, Фирэ. Отчего-то имя младшего внука советника Корэя отпечаталось в памяти Тессетена. Странное имя. Ничего не означающее. Не бывало таких имен прежде…
— Зачем все-таки, братишка, ты полез на эту дурацкую скалу? — в сердцах выпалил Сетен, наблюдая, как его выздоравливающий друг после долгой неподвижности заново учится держать голову.
Ал посмотрел на него своим неподражаемым волооким взглядом и с насмешкой сверкнул глазом:
— Тебе не понять…
— А ты хотя бы начни.
Юноша посопел, попыхтел, побубнил себе под нос — наверное, его уже многие, в первую очередь родители, пытали этим вопросом… Какой контраст с Ормоной, его ровесницей: против нее он всего лишь глупый и неуравновешенный подросток, баловень судьбы! Особенно если вспомнить ее самообладание во многих жизненных коллизиях, которые уже успели случиться и в которых этот сопляк запросто потерял бы голову.
И наконец Ал сформулировал мысль, давно гложущую его самолюбие:
