ориентировались не самым лучшим образом.
Утомленный жарой, юноша не поверил глазам, когда увидел среди небольшой пальмовой рощи озерцо. Это была хорошая пресная вода, и Фирэ первым делом напился, даже не задумавшись о подстерегающих чужеземца опасностях в виде заморских хворей.
Кругом не было ни души. Сбросив одежду, Фирэ по шейку вошел в воду и поплыл. Тело напитывалось влагой, а память — воспоминаниями о прошедших месяцах. Но возвращались они с трудом.
А что, подумалось ему, если и в самом деле вся эта жизнь — только гипноз, большая и бесконечная психологическая игра Высших ори, то есть Взошедших учителей, в которую они погружают сознание своих учеников для решения важных задач и из которой выводят в реальный мир, когда «куарт» справляется со своим испытанием? И чем, если не смертью, будет выглядеть вывод ученика для тех, кто до поры до времени остается в игре?
Юноше было легче от таких мыслей. Ведь в этом случае его родные и попутчица не умерли — они просто справились со своей миссией и ждут его перед Восхождением. Это утешительно, это сладко — верить в такое.
И это сквернейшая ложь!
Саэти только начинала свою миссию. Она не сделала еще ничего, ее не могли выпустить из игры, если бы это в самом деле была игра-испытание. Попутчиков не может разделять большой временной перерыв — они должны умереть или вместе, или друг за другом, и только после того, как завершат очередной этап развития. Наверное, оттого он и торопил свою смерть на этой войне, удивляясь, как раз за разом нечто неведомое отводило от него роковой удар, который — он точно знал! — должен был свершиться.
Тоскливо ныло сердце, и словно странствующая птица, Фирэ чуял неизбывную тягу — туда, на далекий северный материк, к брату…
Юноша нырнул напоследок и побрел к берегу. Вода была покойной и ясной, словно зеркало, лишь от его движений поверхность покрывалась кругами и рябью.
Что-то мелькнуло на дне. Фирэ посмотрел на свое отражение и отпрянул, вскрикнув от неожиданности. Ему почудилось, что под покровом прозрачной водной пелены на дне лежит и разглядывает его женщина. Наверное, мертвая, ведь живая не продержится столько без воздуха! Фирэ видел ее всего одно мгновение, но успел принять за погибшую маму — именно так она отозвалась в его сердце — и различить колыхавшиеся в воде длинные черные волосы. А еще почудилось ему, будто манит его к себе рукой утопленница, зовет…
Озерцо успокоилось — и вот снова в отражении он сам, худой, заросший, взрослый. И сердце еще сильнее защемило стремлением к брату, к чужим берегам.
Уж размахнулся так размахнулся созидатель Кронрэй! Дали волю старику — выстроил целый город за городом. Прилетайте, аринорцы, бомбите!..
Но в душе Сетену было отрадно видеть любимую орийскую архитектуру, все эти белоснежные округлости сфероидов, водные каскады, гигантские пруды и бассейны, лабиринты галерей-переходов, дуги мостов… До Теснауто оставалось чуть больше трех лун, и созидателям нужно было закончить последний павильон, самый высокий, воздушный и самый красивый в комплексе. Все это стоило риска быть обнаруженными врагом.
Еще прошлой осенью они с Ормоной переехали сюда, чтобы он мог заниматься любимым и основательно подзабытым делом. Три статуи в галерее были его заслугой… ну и, конечно, плодом многих бессонных ночей. Но что такое физическое истощение, если подумать о результате, о том экстазе, который приносила работа!
Однако же Ал был прав: с женой, с Ормоной, творилось что-то неладное. Этот исступленный блеск в ее глазах, странная новая привычка разглядывать аллийский меч или сидеть на краю бассейна, высматривая что-то в воде. Позавчера Сетен нашел ее во внутреннем дворе комплекса. Вероятно, только что выбравшись после купания на берег, Ормона была в прилипшей к телу тонкой сорочке и с распущенными мокрыми волосами. И — полностью, до обморока — выпитой, как много лет назад на Острове Трех Пещер, когда они с нею останавливали смерч.
Тессетен хотел отнести ее в их комнатушку, но Ормона пришла в себя и сильно не в духе, рывками заплела волосы, оделась и, отпуская в адрес мужа какие-то колкости по поводу его внезапной трепетности и заботливости, рыкнула на прощанье:
— Сделайте хотя бы перила в бассейне. Сколько еще раз мне нужно приложиться головой, поскользнувшись на ступеньках, чтобы до некоторых милосердных созидателей это дошло?
— Ты что, ударилась головой? Покажи! Вдруг что-то серьезное?
Ормона фыркнула, увернулась и ушла спать, а на другой день исчезла и не появлялась до сегодняшнего восхода. Ее гайна по возвращении едва стояла на ногах, а с вымокшей шерсти животного капал пот и кровавая пена.
— Ты его загонишь, — посочувствовав жеребчику, сказал Сетен.
— Здесь не интернат для школьников.
Он указал жене на изящный бортик, спускавшийся в бассейн: зная придирчивый норов атме Ормоны, строители поработали на славу.
Ормона лишь мельком взглянула на новинку и бросила:
— Прекрасно!
Тессетен провозился с очередным образцом серого мрамора до глубокой ночи, потом ему захотелось в одиночестве понырять в теплой воде, и когда он пришел в их временное жилище, Ормона уже спала.
Сетен не стал включать свет и приноровился аккуратно лечь с краю, чтобы не разбудить жену, как вдруг из ее уст послышалось имя. Он вздрогнул: она отчетливо произнесла — «Коорэ!» Чтобы разглядеть ее лицо, он включил ночник.
Женщина спала, но обметанные лихорадкой губы ее беззвучно что-то бормотали, а глаза бродили под пляшущими веками, созерцая неведомые сновидения. Словно видя кого-то, она слегка двигала рукой приманивающим жестом.
Соблазн был велик. Никогда прежде Тессетен не пошел бы на такое, но ему уже невыносимо было видеть ее каждодневные терзания и даже не знать их причин. Он уважал право жены на личную территорию, она уважала его право на то же самое, но сейчас, после того, как она прошептала заветное имя, стало не до условностей.
Подчинить себе волю спящей и установить полный контроль над ее сознанием было проще простого — гораздо сложнее оказалось подбирать правильно сформулированные вопросы, чтобы привести ее к необходимой теме.
— Для чего ты зовешь Коорэ, Ормона?
Ормона молчала. Тело ее вытянулось в глубоком трансе, дыхание прочти пропало.
— Ормона, ты здесь?
— Кого ты ищешь, Ал? — тихо и грустно спросила она не своим голосом.
— Кто ты?
— Ты не узнаешь свою жену, моя любовь?
— Назовись! — он уперся ладонью в постель и склонился над женой, вглядываясь в черты ее лица.
Капля воды с его мокрых волос упала на грудь спящей, скатилась с правого соска, устремляясь к солнечному сплетению, и соскользнула по тонкой талии, оставив на коже едва заметный блестящий след.
— Танрэй, — удивленно, хотя и очень медленно ответила Ормона, а лик ее начал судорожно меняться, обретая выражение лица статуи царицы Танэ-Ра перед Храмом в Эйсетти. — Что с тобой, Ал?
Тессетен догадался, что говорит она сейчас вовсе не с тем Алом, которым, как ему мерещилось, она грезила в этой жизни. И называет себя вовсе не той Танрэй, о которой сперва подумал он сам. Поразмыслив, он решил подыграть и посмотреть, что будет дальше:
