— Почему ты звала Коорэ, Танрэй?
Хитрость сработала:
— Он в опасности, Ал. Но ты не сможешь ему помочь…
— А ты?
— Я… попытаюсь…
— Я думал, после того, что случилось с тобой… с нами… ты больше не призываешь его…
— Всё нарушилось, моя любовь. Я больше не нужна ему. Форма затмила содержание, имена сбивают с толку и запутывают всех еще сильнее. Но клянусь тебе аллийским мечом: будет день — и ты все узнаешь… Но не торжествуй прежде времени: это будет самый страшный день в твоей жизни, Ал! Не торопи его, моя любовь! Не торопи, я еще хочу побыть с тобой в этом мире…
Что-то невыносимо тяжелое, отдающее болью всколыхнулось в бездонной глубине его сердца, изгнанное памятью прошлых воплощений, затертое наслоившимися друг на друга переживаниями былых жизней. После ее слов Сетену захотелось бросить все к зимам и вьюгам, схватить жену на руки — сейчас безвольную и покорную — и бежать отсюда, куда глядят глаза, вдвоем, лишь бы она не опомнилась и не пожелала вернуться в этот кошмар.
— Что теперь ты видишь, Танрэй? Что с нынешним Коорэ?
— М-м-м… — простонала она, чуть поежившись.
— Что с ним? — мягко повторил он вопрос, беря ее за руку.
— Он… потерял свою попутчицу и свою… душу… И он направляется к нам… он и не он… Коорэ отныне уже не Помнящий, но он уцелел телом, он жив… Он будет рядом с тобой, его Учителем…
— Как ты делаешь все это?
— Не спрашивай! — в голосе Ормоны прозвучало предостережение. — Я не должна говорить и даже думать об этом!
— С прошлой осени ты не в себе, родная моя. Это видят все…
— И ты в последнюю очередь, Ал…
В ее словах прозвучала потаенная, безнадежная горечь, уже перебродившая за много лет и переставшая быть укором. Почувствовав сожаление, Тессетен невольно сделал то, чего она никогда не позволяла ему прежде — коснулся рукою прядки густых черных волос жены…
Волной ее ярости его отшвырнуло на другой край постели. Ормона подскочила разъяренной коброй и словно на пружине взвилась над ним в чудовищном своем мороке:
— Что ты делаешшшшшшь? Я шшшже не велела тебе!
— Постой, остынь! — сказал Сетен, не особенно-то переживая о своей шкуре и к тому же более чем уверенный, что она не нападет на него по-настоящему. — Я виноват, это получилось… нечаянно. Извини.
Змея пропала, и узкие, как щелки, зрачки Ормоны разошлись во всю радужку, а затем приобрели нормальные размеры. Она вывела из-за спины отведенные руки, скользнула пальцами по странно поседевшей прядке, безжалостно ее вырвала и села на место под его изумленным взглядом.
— Ты что-то выспрашивал меня, так? — с подозрением осведомилась она.
Сетен быстро справился с оторопью, но напоследок еще раз взглянул в сторону упавшего на пол серебристо-белого клочка волос.
— Да ни в жизнь! — иронично отозвался он, решив ни в чем не признаваться. — Просто ты немного болтала во сне — кстати, о Коорэ, — вот я и посвистел тебе на ушко, чтобы не начала еще и храпеть…
Прогнав остатки гнева, она усмехнулась:
— В следующий раз свисти губами, а не руками!
Тессетен понял, что жена успокоилась и что с ней можно говорить о серьезном.
— В чем же дело, Ормона, родная? Ты все еще зовешь его к нам? Тебя не остановило то, что Паском восемнадцать лет назад едва вернул тебя к жизни?
Он хорошо помнил тот страшный день, о котором с тех пор супруги предпочитали не только не говорить, но даже не намекать и не думать. Но забыть его было невозможно…
Ормона взглянула на мужа так, точно хотела поднять на смех, но еще не решила, делать это сейчас или чуть повременить.
— Когда меня такое останавливало, Сетен? Ты же знаешь: я нечувствительна к боли.
— Не обманывай.
— Я нечувствительна к боли! Ни к какой, — она раздвинула губы в мимолетной улыбке. — Он все равно будет здесь. Он не родится здесь, он приедет сюда — уже взрослым. Если мы провалили затею Паскома с «куламоэно», то надо же, чтобы кто-то позаботился хотя бы об ученике!
Тессетен вдруг почувствовал, что ему хочется прижать ее к себе и, просто закрыв глаза, ощутить еще раз ту Танрэй, которой она пришла к нему, будучи сомнамбулой.
— О самом непредсказуемом ученике, — кивнув, прошептал он ей на ухо.
— И самом любимом… — Ормона подняла лицо, схватывая с его губ жадный поцелуй, и, увлекая за собой, отклонилась гибким телом на постель. — Тринадцатом ученике тринадцатого ученика!
Улегшись в зарослях кустарника, тринадцатый ученик тринадцатого ученика разглядывал удивительную компанию возле шахт, расположенных в неглубоком карьере северной части острова.
Люди отдыхали от работы. Несколько молодых парней-ори забавлялись, левитируя камни в состоянии «алеертэо» и тем самым поражая воображение своих смуглых помощников. Один ори улегся в сухую траву и поднял диппендеоре. Громадный «кадавр» принялся состязаться с гигантской каменной глыбой, что ползала по воле нескольких шутников. Местные жители старались держаться подальше, но все же не убегали, любопытствуя, чем закончится удивительная борьба.
Под смех ори каменная глыба, отбросив диппендеоре, шустро поползла вверх по склону, в сторону зарослей Фирэ. На земле она оставляла глубоко пропаханную борозду.
Предугадать, куда направят ее рабочие, юноша не мог и предпочел устроить им небольшую дестабилизацию, пока не пришлось выдавать себя, глупо бегая по кустам от рехнувшегося камня.
Глыба рухнула наземь, не удержалась на пригорке и покатилась обратно, сбив по дороге «кадавра», а заодно разогнав во все стороны лишенных сосредоточения людей.
— Эй, кто это там? — крикнул выбравшийся из транса ори.
Фирэ понял, что ему пора показаться. Он вышел на пригорок и помахал рукой.
Приняли его на удивление радушно. Нравы здесь были просты, сердца людей — не омрачены войной и постоянной стужей. Колония ори на острове Просыпающегося Саэто оказалась немноголюдной, а местные жили поблизости в своих деревнях, работали вместе с белыми, а досуг проводили особняком, откровенно побаиваясь способностей «детей неба». Да и еще бы не побаиваться, когда те просто так, развлечения ради, гоняли по всему острову неодушевленные тяжелые предметы, могли заставить небеса пролиться дождем в засушливый период, могли вылечить умирающего, забираясь для этого к нему во внутренности или в голову. Во внутренности они лезли руками, а вот голову исцеляли, вселяя свой дух в тело больного и приводя в порядок расстроенные струны. Так, во всяком случае, со стороны казалось жрецам аборигенов.
— Как же здесь все не умерли от чужих болезней, с которыми не знакомы защитные силы? — с профессиональным любопытством спросил Фирэ кулаптра колонистов по имени Орьерго.
Тот рассказал, что поначалу сюда очень аккуратно подселили микрофлору, естественную для жителей Оритана, и стали наблюдать за людьми. Некоторые и в самом деле начали заболевать. Тогда их быстро вылечили, а уцелевших вакцинировали. И только после этого белые разоблачились и показали себя настоящих туземцам, которые до тех пор были уверены, что защитные стерильные одежды с прозрачными пластиковыми шлемами — это кожа «детей неба».
— А смертей не было, — добавил Орьерго. — Тогда еще действовало Объединенное Ведомство с его духовно-гуманистическими принципами…
Оказалось, что ори жили здесь уже несколькими поколениями, многие считали этот остров своей родиной, а Оритан, который если и видели, то в редких, долетающих сюда трансляциях, — красивой полубылью-полусказкой.
— Нам иногда рассказывают, что творится у вас… — кивнул новый знакомый Фирэ. — Трансляции у
