– Как он догадался, что это я? – спросила Мария и отдала обратно лицензию.
– Сергей Эдуардович пока об этом не знает, – ответила я, присаживаясь рядом с дочерью Сысоева. – Это я сама догадалась.
– Не верю, наверно, Женька проболтался! – предположила Маша и сжала от злости кулачки. – Я же просила его...
– Нет, твой одноклассник ничего не сказал, даже обвел меня и твоего отца вокруг пальца. Просто у меня профессия такая – я рано или поздно разгадываю любые тайны. Но чтобы теперь не оказалось слишком поздно, ты должна мне немного помочь.
– Я? Что я еще могу? Скажете тоже! Я предупредила его как могла, а дальше он уж пусть сам себя защищает. Денег у него полно, пусть телохранителей наймет... А против мамы я тоже открыто выступать не хочу. И вообще, у всех родители как родители... а у меня с ними всю жизнь одни проблемы! – На глазах у Маши выступили слезы. – Когда же я наконец стану совершеннолетней, чтобы ни от кого не зависеть...
– Прекрасно тебя понимаю, но раз уж ты в это влезла, то надо доводить дело до конца, так? Ты же не простишь себе, если с папой что-нибудь случится...
– А с мамой? Она же... – Мария замолчала, потому что прекрасно понимала, что ее мама может стать соучастницей преступления. Впрочем, у Машки нашлось оправдание для нее: – Но она ни в чем не виновата, это все дядя Коля. Он все время от нее чего-то требует, а она не может ему отказать, потому что слабохарактерная.
– А хорошо ты знаешь дядю Колю?
– Мама говорила, что он наш дальний родственник, что он когда-то ей очень помог, когда бабушка умерла и мама осталась сиротой. Я спрашивала ее, почему я раньше его не видела, когда мы вместе с папой жили, а мама сказала, что он жил в другом городе.
– Значит, дядя Коля стал заходить к вам только после того, как твои родители разошлись и вы сюда переехали?
– Да. А вообще, к нам много мужчин приходит... Мама пользуется популярностью, она ведь очень красивая. А я всех ее ухажеров ненавижу, разве что дядю Славу терпеть еще можно. Он хороший, добрый, только очень наивный, не понимает, что мать из него веревки вьет, – совсем по-взрослому рассудила тринадцатилетняя девчонка и замкнулась. Я понимала, в каком смятении она сейчас находится. Маша долго молчала, потом сказала тихо-тихо: – Как мне хочется однажды проснуться, и чтобы все было хорошо... Я не думала, что меня вычислят... Выходит, что я маму подставила.
– Значит, ты уже жалеешь, что писала письма?
Девчонка пожала плечами, а потом спросила:
– Что вы от меня хотите? Разве я еще что-то могу?
– Я хочу только одного, чтобы ты рассказала мне все, что тебе известно.
– Я ничего больше не знаю, – сказала Маша, опустив глаза вниз. – Ничего.
Нет, эта девочка не ломалась, не заставляла себя уговаривать и не набивала себе цену, как это обычно делают взрослые. Она просто не знала, как поступить. Спасая отца, она одновременно отправляла мать за решетку. Это было выше ее сил.
Таня, ну что же ты делаешь! Согласно нашей Конституции никто не обязан свидетельствовать против своих родственников, тем более эта девочка против своей непутевой матери. Но должен же быть какой-то выход, обязательно должен! Думай, Таня, думай! Минут пять мы сидели молча на скамейке, отягощенные своими нелегкими думами.
Машина подружка качалась на качелях и беспокойно посматривала на нас.
– Мария, – начала я, – ты оказалась в очень сложной ситуации. Я тебя понимаю, поэтому даю честное слово, что твоя мама, Наталья Олеговна, останется... – Я хотела сказать «безнаказанной», но это слово мне не понравилось, поэтому стала подыскивать другое, но девочка меня опередила:
– Я хотела вас попросить, точнее, спросить, можно ли сделать так, чтобы маму не наказывали? – Маша смотрела на меня такими наивно-жалобными глазами, что я не могла долго думать над ответом. Пришлось ее обнадежить:
– Что-нибудь придумаю.
– Это дядя Коля все придумал и маму заставил ему помогать. Это ведь не мать тормоза сломала и не она завтра собирается его отравить.
– Я знаю.
Между мной и Машей наконец-то возникло полное взаимопонимание. Девочка окончательно убедилась в том, что я не враг ей, поэтому стала рассказывать мне все, что ей было известно.
На прошлой неделе Мария вернулась из школы после первого урока. Кто-то распылил в коридоре газовый баллончик, и всех учеников распустили по домам. Когда она открыла своим ключом дверь в квартиру, то увидела в прихожей мужскую обувь. Потом заглянула в комнату – мать и Пименов сидели на лоджии и курили. Маша молча зашла к себе в комнату и закрыла за собой дверь. Затем она случайно услышала их разговор.
Ни мать, ни дядя Коля не называли имя отца, но речь шла о том, как проникнуть в подземный гараж и вывести из строя «Ягуар». Маша сразу сообразила, что речь идет об отцовской машине. Наталья Олеговна сказала, что самое лучшее время для «акции» с десяти до одиннадцати утра и с трех до четырех дня. Кроме того, надо заходить через второй подъезд и называть фамилию Купцовых из сорок первой квартиры, у которых много разного народа бывает.
Когда мать и Пименов снова вышли курить на лоджию, Маша тайком ускользнула из дома, пошла к Кристине и плакала у нее почти два часа. Подружка расспрашивала ее и так и сяк о том, что случилось, но Сысоева-младшая держала язык за зубами. К обеду она вернулась домой, а вечером решила написать отцу письмо. На следующий день, в пятницу, Маша пришла в школу и попросила Женьку Жихарского опустить конверт в почтовый ящик отца. Одноклассник немного поломался, а потом согласился и взял письмо.
Мария знала, что в субботу днем отец ездит в бассейн на своем «Ягуаре», поэтому до вечера не находила себе места – полной уверенности в том, что он прочитал ее письмо, не было. Мать откуда-то вернулась часа в три, причем не в духе, но что это означает, девочка не поняла. Часов в семь Маша не выдержала и позвонила отцу, но услышала голос с автоответчика. Потом она звонила еще несколько раз и только поздно вечером, почти ночью, отец ответил сам, и Мария немного успокоилась.
В воскресенье им позвонил дядя Коля, и Маша осторожно сняла трубку со второго телефона, чтобы подслушать их разговор. Они говорили о том, что еще неизвестно, провалился ли план, или его исполнение отсрочено. Дядя Коля уверял Наталью Олеговну, что пускать дело на самотек нельзя, все обязательно надо решить до понедельника. Пименов требовал, чтобы Машина мама снова напрягла свои мозги и придумала, как бы в субботу, на банкете у Семенова, кое-кого накормить до отвала. Мария сразу заподозрила, что речь идет об отравлении, и написала отцу второе письмо.
В течение недели Маша не могла контролировать ситуацию, потому что больше не слышала никаких разговоров матери с дядей Колей, и на всякий случай написала третье письмо, в котором указала, что надо бояться очкарика. Она не знала его фамилии и не хотела чем-то выдать себя.
Машины откровения были, конечно, очень интересными, но они лишь подтверждали правоту того, о чем я уже сама догадалась. Больше всего мне хотелось получить хотя бы намек на то, что за яд собираются использовать злоумышленники и куда они его подсыплют или подольют. Увы, этого Машины уши не подслушали. Итак, ей стало известно слишком много! Мне оставалось только удивляться, как эта девчонка уже целую неделю делала дома вид, что ни о чем не подозревает. Но это было именно так, факт оставался фактом – Маша Сысоева находилась между двух огней и мечтала о том, чтобы пламя ненависти родителей друг к другу погасло. Ей надо было перед кем-то выговориться, и этим человеком стала я.
Как-то незаметно Мария перешла в своем разговоре на дядю Славу, общаться с которым ей даже нравилось. Но когда он, а я не сомневалась, что это был Семенов– младший, приходил к ним домой в последний раз, Наталья Олеговна не дала ему возможности не только поиграть с ее дочерью на компьютере, но и просто поболтать о чем-либо.
– Обычно она была даже рада, что дядя Слава сидит в моей комнате, а в этот раз сама его развлекала разговорами.
– И о чем же они говорили?
– Она все расспрашивала его про какие-то сигары и при этом спаивала водкой.
