С волнением открыв свежий номер журнала и увидев собственные строки, автор пришел в изумление: последнее четверостишие было не его — он не писал ничего подобного. Когда же Капралов поинтересовался в редакции, что, собственно, произошло и как это понимать, — ему ответили: «Мы же спасли ваши стихи!»
Дело было вот в чем. Подлинный текст стихотворения имел такое заключение:
Призадумаемся. Ведь наша демократия была, как известно, в тысячу раз демократичнее любой буржуазной демократии, — так мог ли советский человек быть «иноверцем»?! Действительно, в 1940 году такое могло привидеться лишь не вполне здоровому индивиду. Плюс к тому советский человек еще отдавал — подумайте только! — свою свободу (а более свободной свободы не было нигде в мире!) — и кому? — пианисту! Причем, этот пианист диктует со сцены — прозевали! — как ты должен жить, а таким правом пользовались совсем другие «инстанции»…
Короче говоря, автор явно хватил через край. Необходимо было искать выход. Нашли. И вправду: стихотворение было спасено.
Несколько слов еще об одном — более позднем — стихотворении чешского поэта Франтишека Бранислова. Перевел его — по просьбе ученика и друга Гилельса В. Блока — Давид Самойлов, отнесшийся к нему более чем сдержанно; в письме к Блоку он писал: «Стихи, как у всех модернистов, маловразумительные. Перевел их по своему разумению. Кажется мне, что самое важное в них то, что они посвящены Гилельсу. Остальное бог простит».
Но, как нередко случается, стихотворение, переведенное «по своему разумению», становится фактом той литературы, того языка, на который оно переведено, если, конечно, с ним имел дело настоящий поэт. Нечего и говорить: так и случилось с прекрасным переводом Давида Самойлова.
Вот два последних четверостишья.
Поэты «следили» за Гилельсом — или посвящали ему стихи, как Татьяна Щепкина-Куперник («В честь Эмиля Гилельса»), или упоминали его в стихах, как, скажем, Лев Озеров.
Великолепные строки принадлежат Андрею Вознесенскому. Поставив рядом два имени — Шостаковича и Гилельса, чутьем подлинного поэта он уловил их родственность — обжигающую экспрессию высказывания.
Автор одного из последних стихотворений, ему посвященных, — японский поэт Масахисо Кои; названо оно просто: «Гений Гилельса».
Но продолжаю.
На осень 1939 года планировалась поездка Гилельса — в составе большой группы музыкантов — в США. Гастроли подготавливались как ответственнейшее начинание, имеющее международное значение. Газеты сообщили: «…На 14–16 сентября намечается отъезд в Америку советских исполнителей, лауреатов всесоюзных и международных конкурсов Э. Гилельса, Я. Флиера, Д. Ойстраха, Л. Оборина, Л. Гилельс (правильнее было бы не „Л“ — Лиза, а „Е“ — Елизавета. —
Но все сорвалось: над Европой сгущались тучи Второй мировой войны.
Сороковые роковые
Обращение к современной музыке
Настало утро 22 июня 1941 года — катастрофа для многомиллионной страны. Жизнь переходит на военные рельсы. Тому, кто помнит те дни, — не дано их забыть.
Первое побуждение Гилельса — пойти на фронт. И он, как и несметные тысячи людей, записывается добровольцем в народное ополчение. Лидия Фихтенгольц свидетельствует: «Они с моим братом ушли в ополчение в самые первые дни войны. От консерватории многие ушли. Тогда у всех был очень сильный патриотический настрой, и у них, конечно, тоже. Иначе они просто не могли поступить… Им сшили какие-то полотняные котомочки, и помню, как они, с этими котомочками через плечо, шли, удаляясь по улице, а мы с балкона смотрели, как они уходят вдвоем… Куда они попали, я не помню, но через две недели они вернулись. Это было, конечно, счастье! Кто-то распорядился, чтобы их вернули, что здесь они нужны больше». Да, государство проявило волю и решимость не рисковать своим «золотым фондом», вопреки всему сохранить его.
Сталин сказал о Гилельсе: «Вот настоящий герой». Если можно так выразиться, с подачи вождя он вступает в партию; он был вместе со своим народом в час страшных испытаний.
Он продолжает делать то, что делал всегда, — играет там, где его ждут и хотят слышать; его деятельность наполняется новым смыслом; выступления проходят в госпиталях и воинских подразделениях; он выезжает на передовые позиции. Иван Семенович Козловский вспоминал, как рояль Гилельса стоял на двух грузовиках. Весь мир обошли кадры кинохроники, где его слушают — с какой «отдачей»! — летчики на прифронтовом аэродроме и самолеты жужжат над головой.
Однажды на фронте Гилельсу торжественно вручили высокую немецкую награду — металлический
