смыкались, и только ценой невероятных усилий мне удалось не заснуть. Я заставляла себя вглядываться в прохожих, спешащих на работу, и определять, насколько наряд того или иного гражданина ему к лицу.
«Козлик» затормозил у моего дома, и мы с полковником вышли наружу. Он предпочел идти сзади меня, совсем как конвоир. Не зря он сегодня приснился мне в этой ипостаси. Спиной чувствуя его взгляд, я напряженно думала: после того, как он получит доказательства измены его жены, пусть и не прямые, оставит он меня в покое или продолжит крутить мясорубку правосудия? Хоть я и вышла на свободу, но нет никаких гарантий, что вновь стараниями полковника не угожу за решетку.
Нужная кассета с диктофонной записью вместе с фотографиями лежала приготовленной на журнальном столике. Негативы и копия аудиозаписи находились в моем мини-сейфе. Они могут мне понадобиться, если Делун нарушит правила игры и даст ход делу о незаконной слежке за его женой.
И не подумав последовать моему примеру и разуться, полковник прошел вслед за мной в комнату и без приглашения сел в кресло.
Протянув ему стопку фотографий, я вставила кассету в магнитофон и нажала на кнопку. Теперь мне оставалось лишь следить за выражением лица полковника, которое никогда не отличалось богатством красок. Суровый взгляд и плотно сжатые челюсти — вот и все, что можно было увидеть.
И все же обнаружить в качестве любовника своей жены собственного сына Делун не ожидал. Лицо его окаменело. Он долго смотрел на первый снимок, застыв в кресле, словно изваяние. Я даже сомневалась, слышал ли он голоса, воспроизводимые магнитофоном. После того как Инесса произнесла сакраментальную фразу: «А ты спишь еще и с ней!», полковник вздрогнул. Он все прекрасно слышал. Инессой было произнесено всего несколько фраз, но все они носили печать отчаявшейся оставленной любовником женщины. Несмотря на то что тогда, при встрече Инессы и Геннадия на улице, я стояла не очень близко, все слова обоих героев этой душераздирающей сцены были отчетливо слышны, и сейчас они действовали на полковника, словно удары хлыста.
После слов сына, когда он назвал мачеху «старой коровой», а ее прелести «отвисшими», Делун закрыл лицо ладонью. Запись кончилась. Я перемотала ее на начало и включила снова, чтобы закрепить эффект. Это выглядело довольно безжалостно, но полковник меня не останавливал.
Прослушав запись второй раз, полковник хрипло и еле слышно произнес:
— Достаточно.
После того как щелкнула кнопка, он дрожащими руками стал просматривать один снимок за другим. Я стояла справа от его кресла, и мне все было прекрасно видно. Вот Инесса трясет пасынка за грудки. Вот она отвешивает ему пощечину. А теперь уже лежит на асфальте, и ее лицо искажено ненавистью, перемешанной с отчаяньем. Обычно невозмутимый лик ее пасынка в этот момент перекосила злоба.
Конечно, гораздо убедительнее смотрелись бы фотографии, на которых мачеха и пасынок были бы запечатлены в постельных сценах. Но, на мой взгляд, и при этой встрече они оба сказали достаточно для того, чтобы полковник смог сделать соответствующие выводы.
Особенно долго Делун задержался на последней, финальной фотографии. Он смотрел на свою униженную, распластанную на асфальте жену будто в последний раз. Во мне шевельнулось что-то, очень похожее на жалость, но, вспомнив о моральных и физических мучениях, которые я перенесла, сидя в клетке по милости этого человека, мое сострадание улетучилось. Так получается, что каждый в жизни борется за себя. И полковник, и я были тому красноречивыми примерами.
Делун протянул мне ладонь.
— Кассету.
Я извлекла ее из магнитофона и протянула полковнику. Лицо его было настолько бледным, что, когда он стал тяжело подниматься с кресла, я подумала о том, как бы он не потерял сознание и мне не пришлось вызывать ему «Скорую». Но Делун относился к разряду настоящих вояк. Он справился с собой, даже смог развернуть плечи. Молча дойдя до двери, напоследок обернулся.
— Если хотите жить спокойно, держитесь подальше от моей семьи.
Слово «семья» он выговорил твердо, как бы по привычке, не позволяя себе задуматься, а есть ли она теперь у него. Мол, пусть и никудышная, но все равно моя. А раз так, значит, не смей никто трогать. Да, полковник был настоящим мужиком, и, несмотря на то, что он мне сделал, я прониклась к нему уважением.
Дверь захлопнулась, и я, превозмогая желание тут же упасть на диван, поплелась в ванную. Стоя под душем, драила себя так, будто я Изабелла испанская, не мывшаяся тринадцать лет. Через двадцать минут орудования мочалкой мне показалось, что вся вонь, въевшаяся в мою кожу, наконец смыта. После этого я с чистым телом и спокойной душой повалилась на вожделенный диван, обняла подушку и забылась крепким сном.
Глава 9
Боль последнее время давала знать о себе все больше, а теперь и вовсе захватила полковника целиком. Так плохо ему не было никогда. Дыхание участилось, все тело покрылось потом. Появиться на работе он сегодня не сможет. На вопрос водителя «куда?», Евгений, стараясь дышать ровнее, ответил:
— Домой.
Он изо всех сил старался не думать о том, что увидел и услышал, сидя на кресле в квартире Ивановой. Теперь, разобравшись с детективом, как себе и обещал, он ляжет в больницу. Теперь он был почти уверен, что Иванова не будет продолжать преследовать членов его семьи. Ночь, проведенная в кутузке, ни для кого бесследно не проходит. Но если все же эта настырная девица не оставит своих намерений, то в его силах устроить ей такую жизнь, при которой пропадет всякая охота поступать против его воли. Больше цацкаться он с ней не будет.
Для всех на работе его болезнь будет называться язвой желудка. Дома он скажет то же самое, с врачом уже договорился. И только один член семьи будет знать истинную причину помещения полковника в клинику. Но кто именно, он так до сих пор и не узнал.
И все же необходимо решить, как поступать дальше. Машинально провожая взглядом мелькавшие мимо автомобили, человек в милицейской форме невольно обратился мыслями в прошлое.
Как-то раз, выкидывая дома мусор и произведя неловкое движение, полковник опрокинул мусорную корзину. Подняв ее, взглядом зацепился за использованный презерватив, оказавшийся на самом верху перевернутой мусорной кучи. Тогда он задумался: кто из его сыновей водит в дом девчонок, Генка или уже Ромка? Сам полковник уже много месяцев не прикасался к жене и спал в кровати, исключительно повернувшись к Инессе спиной.
У старшего сына, который давно нигде не работал, было больше возможностей привести в дом женщину. Все утро до обеда квартира пустовала — отец с мачехой на работе, Ромка в школе. Ромке же было сложнее. Он никогда не знал, в какой момент домой заявится его старший братец. Ни одну из комнат нельзя было закрыть изнутри, да и Ромка не тот человек, чтобы развлекаться у себя дома с девочками, а потом бесцеремонно выкинуть «изделие номер два» в общее мусорное ведро. Евгений был убежден — это Генка.
Да. Его старший сын развлекался с женщинами дома, и одной из этих женщин была его, полковника, жена и Генкина мачеха. Они занимались сексом у него под носом, а он ничего не замечал. Их открытая неприязнь, которую они постоянно демонстрировали окружающим, была не больше, чем прикрытием и маскировкой от таких тупых ослов, как он. Ему казалось, что Инесса, не требующая от него интимной близости, действительно в ней не нуждалась. Как он ошибался!
К жене ничего, кроме отвращения, полковник давно уже не чувствовал. Разумеется, и сейчас никакой ревности по отношению к ней он не ощущал. Он думал о том, что его предали два испорченных, но все же близких ему человека. Один из которых — сын, которого он несколько раз спасал от тюрьмы.
И все же ему есть для чего жить и продолжать бороться с болезнью. Ромка. Младший сын. Он совсем не такой, как его развращенный, распущенный брат. Настанет день, когда он, Евгений, будет им, Ромкой, гордиться.
Просматривая фотографии, сделанные Ивановой, полковник узнал дом и подъезд, в котором жила его
