мать. Сразу после того, как ее не стало, квартира превратилась в место свиданий его жены и сына. Действительно, как ни крути, у них обоих было достаточно мотивов, чтобы желать смерти Ксении Даниловны. У полковника не было причин не доверять Ивановой. Несмотря на настроенность против его семьи, детектив она хороший. Он также видел — Иванова его не боялась, значит, ее результатам можно верить. Выходит, что ни Инесса, ни Генка не повинны в смерти его матери.
Судя по поведению Генки, он не намерен больше связываться с мачехой, но все же полковник был уверен: стоит старшему сыну только поманить Инессу пальцем, и она прибежит к нему, виляя хвостом. Никогда она не боролась за его, Евгения, любовь так же рьяно, как делала это в стычке с Генкой, которую он просмотрел на фотографиях и прослушал на кассете. Вот это действительно была любовь. Однобокая, корявая, но все же любовь — не мачехи к пасынку, но женщины к мужчине.
На фотографии также была проставлена дата, когда сие действо происходило. Полковник прекрасно помнил, как в тот день Инесса пластом лежала на кровати, а ее подушка была орошена слезами. Тогда она сослалась на плохое самочувствие, и он ей поверил. Но истинную причину тех слез и вселенской скорби, овладевшей его женой, Евгений понял только сейчас.
Первой навязчивой мыслью, возникшей в голове полковника, как только он осознал случившееся, было: развод, и немедленно. Но потом, сидя в машине и немного поостыв, он изменил свое решение. При разводе Инесса заберет Ромку, непременно будет настраивать его против отца, и он потеряет с ним контакт. А встать на суде и сказать о том, что его жена — морально разложившаяся женщина, которая недостойна воспитывать его сына, он не сможет. Инесса — мать Ромки, и парень не должен думать хуже о своей матери, чем думает сейчас.
Евгений поторопит риэлтора и как можно скорее продаст квартиру. А пока врежет новые замки. Пусть эти двое живут под одной крышей и жрут друг друга. Ему уже все равно. Для него отныне существует только один сын — Ромка. Ни жены, ни старшего сына у него больше нет.
Вырученные от квартиры деньги полковник рассчитывал потратить на лечение, а еще купить Ромке компьютер, о котором тот давно мечтает.
Внешне все останется как есть, и ему придется с этим жить. Сколько еще ему осталось? Вот в чем вопрос…
Вечером, как обычно, дома их было трое. Инесса исступленно терла руками белье, не понимая причину, по которой муж смотрит на нее, словно на пустое место, и совсем не разговаривает. Ромка делал уроки, а Евгений сидел перед телевизором. Но, спроси его, о чем шла речь, он не смог бы ответить. Глядя на экран, он ничего там не видел и ничего не слышал. Полковник находился как будто в оцепенении, из которого его вывела фигура, неожиданно возникшая в дверном проеме. От неожиданности Евгений дернулся.
— Надо поговорить, — без вступления обратился Геннадий к отцу, по своей старой привычке небрежно подпирая косяк плечом.
Полковник не мог смотреть на сына без содрогания. Сейчас он представил, как Генка обнимает в постели Инессу, и его затошнило.
Сын тем временем прикрыл дверь и убрал звук у телевизора. Евгений молчал, борясь с подступившей дурнотой и всеми силами пытаясь скрыть свои настоящие эмоции.
Генка поставил напротив отца стул и сел, оперевшись локтями на коленки и подав корпус вперед.
— Я пришел тебя просить, чтобы ты не продавал бабкину квартиру, — произнес он таким тоном, что стало ясно — он вовсе не просил. Он требовал.
У полковника возникло непреодолимое желание избить сына до полусмерти. Бить жестоко, куда попало и чем попало. Бить до тех пор, пока этот зажравшийся подонок не взмолится о пощаде. Но он понимал — уже слишком поздно. Лет пятнадцать назад это, может, и возымело бы действие, но сейчас… Теперь уже ничего не изменить.
— Квартира уже продается и будет продана, — сказал Евгений и не узнал собственного голоса: таким он был низким и хриплым.
Генка сморщился оттого, что ему приходится терять драгоценное время на препирательства с отцом. Полковник был с ним обычно строг, но сын знал — это только оболочка. На самом деле отец всегда его выгораживал, вытаскивал из различных передряг, внешне хоть и сердился, но, по большому счету, шел у него на поводу. Генка знал — отец чувствовал за собой вину. После смерти первой жены полковника, Генкиной матери, отец считал себя полностью ответственным за воспитание сына. Но ведь никакого воспитания не существовало!
У отца никогда не было времени им заниматься, он полностью отдавался лишь работе. Инессе до пасынка вообще не было никакого дела. Правда, до определенного времени. После того как Генка перешагнул подростковый рубеж, мачеха стала кидать на него вожделенные взгляды. Особенное удовольствие ей доставляло как бы невзначай оголять некоторые части своего тела и потом наблюдать, как у Генки вздуваются штаны. Теперь он сполна отомстил этой стерве за то, что она так долго мучила его и играла на его повышенной возбудимости. Пусть теперь воет на луну, когда ей захочется мужика.
Виной отца, которую тот чувствовал по отношению к нему, Генка все время пользовался. На этой струне он играл основной лейтмотив своей жизни. Вот и сейчас Генка был уверен — отец сдастся, надо только как следует поднажать.
— Я хочу жить отдельно, — твердил он свое. — Все равно мое присутствие в этом доме для всех обременительно.
В комнату заглянула Инесса, чтобы посмотреть, с кем это разговаривает ее муж, и увидела пасынка. Полковник наблюдал за ними, стараясь смотреть как бы со стороны, не принимая близко к сердцу. И, конечно, у него это не очень получалось.
Генка адресовал мачехе милую невозмутимую улыбку. Та, в свою очередь, сильно покраснела и сузила глаза. Раньше такую реакцию жены полковник списал бы на банальную нелюбовь мачехи к пасынку. Ему казалось, что Инесса невзлюбила Генку с тех самых пор, как они познакомились. Но теперь Евгений знал, какие чувства на самом деле владеют его женой. В ее глазах сверкала ненависть обманутой женщины.
— Опять ты… уголовник, — произнесла Инесса обычную маскировочную фразу, не подозревая, что она уже не имеет никакого значения.
— Так точно, — кривляясь, как паяц, откликнулся Генка.
Дверь с шумом захлопнулась, и Генка опять обратил свой наглый взор на отца. Он ждал, что тот скажет.
— Нет, — голос полковника был неумолим. — Ты соберешь свои вещи и вернешься сюда. Этот вопрос больше обсуждению не подлежит.
Что-то новое появилось в интонациях отца. Что — Генка пока разобрать не мог.
— Ты не выпихнешь меня оттуда даже силой, — проговорил Генка, и полковник прочел в его взгляде ту самую злость, что исказила его лицо на фотографии, когда он стоял, возвышаясь над упавшей мачехой.
Полковник не сомневался, что выиграет этот поединок. Генке придется смириться с его решением.
— Если будет нужно — выпихну, — заявил он сыну, глядя прямо в его налившиеся жестокостью глаза. — Так что лучше выметайся по-хорошему.
Генка набрал в легкие побольше воздуха, показывая этим, как надоел ему его предок.
И потом полковник вдруг услышал:
— Давай по-честному. Жить тебе осталось немного, я знаю. Квартиру ты на себя переоформил, теперь зачем-то хочешь ее продать. Если думаешь подсуетиться насчет лечения, то, по-моему, зря. Судя по заключениям врачей — делать это уже поздновато. Не лучше ли тебе оформить ее на меня? Мне кажется — это справедливо. И не забывай: только в таком случае вы все наконец от меня отделаетесь.
Внутри у полковника все опустилось. Теперь ему стало ясно, кто залез в карман его мундира и прочел медицинское заключение. На миг у Евгения помутилось в глазах, и сын представился ему с маленькими рожками на голове и виляющим сзади хвостом. Боясь за свой рассудок, полковник прикрыл глаза и попытался глубоким дыханием замедлить бешеный ритм своего сердца. Но помогало плохо.
Деньги. У его сына на уме только удовольствия и деньги. Генка прекрасно понимал, что если отцу
