кот Заяц остался равнодушным к происходящему событию и продолжал невозмутимо спать в плетеном кресле между колонн.
…Прошло три года. Ранней весной, сменившей длинную утомительную зиму, я ощутила острую потребность в отдыхе. Путевку достать не удалось, и я поехала «дикарем». В этом курортном городке я была впервые. Было начало апреля, цвел миндаль. Правда, море было еще холодное, но это никого не удручало. В кафе «Гиацинт» на каждом столике стояли гиацинты — розовые, лиловые, белые. В мягком полумраке негромко играла музыка. Здесь я познакомилась с милой пожилой дамой. Это была именно Дама — седая, изысканно одетая, с тихим мелодичным голосом. Она жила в здешнем доме отдыха, а в кафе приходила выпить чашечку кофе и просто посидеть в полумраке, послушать музыку. Она сказала, что имеет отношение к театру, и я вспоминала — в какой роли и в каком спектакле могла ее видеть. Спросить об этом у актера — значит смертельно его обидеть. К моему счастью, вскоре она открылась, уточнив, что работает в метро, в театральном киоске.
Как-то мы вышли из кафе вместе. Был ясный весенний вечер, свежо пахло цветами и влажной землей.
— Приходите сегодня к нам, — пригласила меня Дама. — Обещали привезти хороший фильм. Придете?..
Кино показывали после ужина, в небольшом уютном зале. Перед входом в зал возились собаки. Одна — рыжая с длинной лисьей мордой и пушистым хвостом «султаном». Неужели Букет? Впрочем, уверенности у меня не было. Тип дворняжки, к которому принадлежал Букет, был настолько определенный, что стал уже как бы породой.
— Букет! — позвала я негромко.
Мне показалось, что рыжий пес повел ухом при этом слове. Но возня с другим, коричневым, слишком занимала его.
Потом мы смотрели фильм — старую ленту о безработных в Италии. После него моя новая знакомая пошла меня проводить. У выхода сторож играл с собаками. Я остановилась.
— Не бойтесь, — сказал он мне. Ему показалось, что я испугалась. — Они у нас не кусаются…
— Обратите внимание на ту собаку, — сказала Дама. — Вон ту, с пушистым хвостом. Я вам расскажу интересную историю. У нас есть одна отдыхающая… Такая, знаете, современная. Курит, конечно. Я вам ее покажу. И вот, в день ее приезда, на автобусной остановке к ней привязалась собака…
— Признала в ней свою хозяйку?
— Ну да… И что бы вы думали? Она уже купила ошейник и собирается везти собаку в Москву…
— Букет! — позвала я. Рыжий пес поднял морду и посмотрел на меня.
— Да, Букет, — сказала Дама. — Оказывается, вы уже знаете?..
Она была разочарована.
В день отъезда Жанны с Букетом, в назначенный час, я пришла в дом отдыха. Здесь все уже были в сборе. Ждали машину. Кто-то из провожающих преподнес Жанне розовые и лиловые гиацинты. Пес уже в ошейнике, но еще без поводка возбужденно лаял, предчувствуя дорогу.
— Можно вас на минутку? — сказала я.
Жанна взглянула на меня, не узнавая. «Интересно, — мелькнуло у меня в голове, — Букет узнал бы Рябчика и Дези?..»
— Я только хотела спросить, — разве тот поводок, что мы с вами купили на набережной, уже износился?..
Ее лицо вспыхнуло.
— Не выдавайте меня, — сказала она быстро.
Мы отошли в сторону. Жанна полезла в карман за спичками. Закурила.
— Вы здесь отдыхаете? — спросила она. — Странно, что мы не встретились раньше. Такой маленький городок. Впрочем, я часто ходила в горы…
На повороте коротко просигналила машина.
— Это за мной, — сказала Жанна. — Вы, конечно, все поняли. Что поделаешь? Такая жизнь… Букет у меня седьмой год, оставить его не с кем. Пришлось придумать эту инсценировку… Отдыхаем вместе, у каждого своя компания…
Ее уже торопили.
— Счастливого пути, — сказала я. Мы простились за руку. Она оглянулась.
— И кстати, вот еще чем хороши дворняжки, — сказала она.
1967
Поющие за столом
У Покровских гуляли. Хриплую, астматическую гармошку заглушали голоса поющих — два мужских и четыре женских. Народу за столом собралось девять человек, но трое в пении не участвовали.
Жена Покровского, Серафима Михайловна, стеснялась петь. Для нее петь было все равно, что выказывать себя, а она этого не любила.
Не пела и младшая дочь ее Люда, но по другой причине — из гордости, считая пенье за столом «деревенщиной». Люда стыдилась перед соседями за это пение, перед подружкой своей, внучкой доктора, Ирой.
Не пел и новый член семьи Валентин, взявший в жены старшую дочь Покровских Ларису, по какому случаю и гуляли сегодня.
Собственно, свадьба у Ларисы была уже шесть лет тому назад. Тогда все было по-настоящему, даже в церкви венчались — родители мужа были люди набожные. И когда в сторожке при церкви гладили белое подвенечное платье электрическим утюгом, свекровь ворчала, что это непорядок — «бывалыча в утюг ладан клали». От замужества того остались у Ларисы три дочки: трижды она уходила от мужа и трижды возвращалась к нему, и после каждого возвращения появлялась новая дочка. Ее первый муж, Борька, был человек легкий, над жизнью особенно не задумывался, ничего, кроме детей, делать не умел, переменил сорок работ, пока не устроился наконец в Москве дворником. Была у него одна страсть в жизни — танцы. Еще здесь, в поселке, оставив Ларису с дочками, он отправлялся вечером на танцплощадку. Ларису он по- своему любил и даже после суда еще пытался побить ее и силой заставить жить вместе. Но она была непреклонна. И вот теперь у Покровских гуляли по тому поводу, что Валентин взял за себя Ларису, не испугавшись ее трех девочек.
Валентин тоже не принимал участия в пении — считал, что ему, новому члену семьи и жениху, петь не положено. Был он молчаливый и серьезный парень, работал на химкомбинате слесарем и дружил с Женей, сыном Покровских, недавно пришедшим из армии. Как друг Жени он и попал в дом Покровских. Сначала ходил сюда из-за Жени, а потом стал ходить ради Ларисы, по левую руку которой сидел теперь за столом в качестве жениха.
Пел хозяин, Петр Михайлович, и две его дочки, Лариса и Люба, и сын Женя, кое-как игравший на старой гармошке с западающими басами. И две родственницы, живущие в другой половине того же дома. Пели истово, раскованно, как поют за столом русские люди, как бы каждый раз заново открывая старый, первоначальный смысл слов, переживая их со всей свежестью новизны.
