– Я же вижу, что да!
– Хочешь пожалеть меня? Не нуждаюсь в этом.
– Я уже понял.
– Тогда зачем спрашиваешь?
– А вдруг я ошибся и ты решила стать… нормальной?
– А сейчас я – ненормальная?
– Ты – железная женщина. Или пытаешься быть таковой. Все свои трудности и слабости ты скрываешь до последнего, ты привыкла во всем полагаться только на себя саму. Разве не так?
– Почти что так.
– Я не ошибся, выходит.
– Нет. Но… – я замолчала. – Я не всегда была такой. И, возможно, не навсегда захочу такой остаться. Понимаешь?
– Нет.
– Жаль!
Он протянул руку и коснулся моей щеки.
– Это тоже нельзя делать?
– Можно.
– Неужели? – в его голосе прозвучал сарказм.
– Не ерничай, Шаповалов. На меня столько всего свалилось, что я могу и не выдержать.
– Что это значит?
– Могу стать… нормальной и слабой. И начну жалеть себя.
– И когда же ты начнешь?
Я стиснула его руку:
– Прямо сейчас!
Его глаза были совсем рядом, и любовное сумасшествие затягивало меня, как в омут… его горячие карие глаза и тяжелые руки-лапы; по телу растекалась слабость, все вокруг стало каким-то легким и нежным, как будто я плыла на спине в воде – медленно, не спеша… Он расстегнул на мне блузку и поцеловал мою грудь.
– Ты обращаешься со мной как с фарфоровой куклой.
– Тебя нельзя. У тебя все болит. Я же вижу, – убежденно сказал он. – Тебе нужен еще чай с лимоном, какие-нибудь обезболивающие таблетки и врач. Может быть, утром мы позвоним Ульяне и вызовем врача… кстати, она говорила, что ее папа – большая шишка?
– Ее папа – действительно большой человек. Его фамилия Радов.
– А… ну тогда – да. Небожитель! Утром – врач, а сейчас – таблетки.
– Шаповалов, у меня дома нет ни одной таблетки. Я их не употребляю по принципиальным соображениям. У меня никогда ничего не болит, и таблетки мне без надобности. Понимаешь?
Он почесал переносицу:
– Кажется, понимаю.
– И утром ты купишь мне таблетки… если они понадобятся… Шаповалов! – сказала я без всякого перехода. – А ты можешь меня поцеловать и не думать о том, больно ли мне или нет?.. Я вытерплю. А потом, не так уж сильно у меня болит…
Он прижался губами к моим губам на целую вечность, а когда оторвался, я перевела дыхание и обняла его. Он недовольно засопел:
– Влад! Я не из камня сделан и не из бетона, могу и не выдержать.
– Вот и чудесно, – шепнула я ему в ухо.
– А кровать выдержит? – услышала я его вкрадчивый голос.
– Выдержит. Она итальянская.
– А мы-то – русские!
Я улыбнулась и закрыла глаза. Тело мое было уже не ледяным, как в машине, а каким-то расплавленным, словно мы находились в пустыне под ярким солнцем, когда песчаные барханы кажутся мягкими… Я вдруг подумала, что никогда не была в пустыне и вообще нигде не была – только ездила в краткие служебные командировки. Столько всего прошло мимо меня – несть числа этим потерям! И барханы тоже входили в этот грустный список: «не была, не видела, не знаю»…
– Тебе хорошо?
– Зачем ты спрашиваешь, Шаповалов? Неужели и так не видно?
Он провел рукой по моим волосам:
– Какая ты худенькая, хрупкая…
– Шаповалов! Не повторяй слова моей матери… Умоляю!
– Я говорю исключительно от собственного лица.
– Ты хорошо целуешься.
– Это комплимент?
– Считай, что так.
– Повтори…
– С удовольствием.
Его поцелуи заставляли меня забыть обо всем: все куда-то уплывало, таяло, растворялось… Мы были в нашем единственном мире «на двоих», куда не проникали посторонние звуки и запахи…
– Ты хочешь еще чаю с лимоном?
– Хочу.
Я никогда не любила лимоны, но сейчас… во рту стало так обжигающе кисло, остро, приятно…
– Похоже, это единственный твой кулинарный изыск? – поддела я его.
Он расплылся в широкой улыбке:
– Обижаешь! Готовлю я, между прочим, неплохо. Особенно мне удаются рыбные блюда. Ты когда- нибудь пробовала заливные креветки или отбивные из кальмара? А солянку с мясом криля?
– М-м-м, от твоего красочного описания у меня уже текут слюнки.
– Значит, я неплохо описываю. Если бы ты это попробовала…
– Может… мне и выпадет такой шанс, – сказала я и осеклась. Заглядывать в будущее – это самое бесперспективное занятие на свете. Я давно уже зареклась делать это, но сейчас эти слова вырвались у меня внезапно, и я сразу же пожалела об этом. Шаповалов может подумать, что я веду себя как «типичная женщина», то есть начинаю раскидывать сети и вообще «окольцовывать» мужика. Сама мысль об этом была крайне неприятной, даже противной. Я вздернула голову, и Шаповалов слегка нажал пальцем на кончик моего носа:
– Не задирай нос, малышка!
– Никто не называл меня так.
– А у тебя не было таких мужчин, как я. Ведь не было? – он пытливо посмотрел на меня, и я невольно рассмеялась:
– Ты хочешь слишком много знать для первого раза.
– Для второго!
– Это не имеет значения.
– Для меня имеет, – с расстановкой произнес он. – Можешь поверить мне – имеет.
– Все равно, – я не собиралась сдаваться. – То была
– Не напрягайся! Я в нее не лезу, – он поднялся, легко, пружинисто, несмотря на свой рост и вес, и пошел в кухню. И мое сердце упало в пятки.
Я сказала что-то не то? И как он теперь отнесется ко мне? Обидится? Рассердится? И почему для меня это так важно? Сердце глухо забилось о ребра, и я собралась уже встать и пойти за ним в кухню, как он появился в комнате с подносом в руках.
– Ваш чай, леди!
– Когда ты успел?
– Секрет.
Он опять уселся на пол, я села рядом с ним. Шаповалов стянул с кресла плед и набросил его мне на
