доходила с оказиями, а паромные переправы со времён наплыва переселенцев считались имуществом слишком ценным, чтобы доверять его кому бы то ни было. Также не хотели делиться своими доходами драгуны, осуществлявшие полицейские функции на приисках.
Вскоре оказалось, что реестровые казаки 'неохотно несут службу, как непосильное бремя, и часть казаков или не вовремя является в полки, игнорируя службу, или просто убегает от нее'. К примеру, в 1863г. на сбор, назначенный командиром Орегонского корпуса Петром Зиновьевичем Паломиным, не явилось больше половины казаков.
Всёже столь резкое изменение отношения к службе объясняется не материальными претензиями и обидой, а демографической ситуацией. Молодые воины прошли уже драгунскую воинскую выучку и не желали выполнять не нужные, по их мнению, экзерцици; мужчины 'в возрасте' считали ниже своего достоинства вновь 'садиться за парту'; а подраставших 'новиков', которых реестровые 'обучения ради записывали при полках по своему обыкновению под своими именами и прозваниями', просто не хватало. В полках находились только 'малолетние… к войсковому делу не привычные', да и тех было мало.
Уклонение от службы приняло массовый характер. Реестровые, не имевшие возможности выставить вместо себя юного родственника, находили иной, более или менее законный способ увильнуть. Наибольшее распространение получила практика предоставления 'неимущим' казакам снаряжения, оружия, а чаще всего лошадей.
'Некоторые из казаков не имеют видных и добротных лошадей и состояние недостаточное, чтобы их как должно исправить. Предлагаю взять у казаков хороших лошадей в обмен и с доплатой'
Говоря о 'некоторых' казаках, командир 3-й сотни 1-го Орегонского полка Иван Сучинов, мягко говоря лукавил. Составленный им для Войсковой канцелярии 'Именной список казаков, кои неимущим, поступившим в сотню отдали своих лошадей' составил 54 человека! А обращался сотник в канцелярию по той причине, что по старому обычаю, казак, снабдивший неимущего необходимым для похода, получал освобождение от службы. Такие разовые билеты, дающие отсрочку от службы, выдавались, как правило, не более чем на два года. Вот и на этот раз сотник писал: 'Оные казаки за таковое вспомоществование желают быть уволенными на известное время, которое определит начальство, от службы'.
В расположении Войска '…воцарился ажиотаж купли-продажи военных услуг. За право 'отдать' свою лошадь 'неимущему' платили от пяти до восьми рублей.'
На вполне естественный, в данной ситуации, вопрос - Почему офицеры попустительствовали этим нарушениям?; есть лаконичный ответ - Им было выгодно!
Офицеры, прослужившие в Америке 20-30 лет и сделавшие себе неплохое состояние на золотой лихорадке, не особо нуждались в жаловании, которое простиралось от 13 до 45 руб. сер. в год(!), 'тогда как одно обмундирование стоит ему более 200 рублей'. Зато почти все они имели среди индейцев родственников: некоторые, женатые на американках - прямых; а женатые на креолках - через тёщу. Будучи таким образом принятыми в племя, офицеры имели доступ к племенным земельным угодьям и завели себе обширные имения, хотя договор от 25 июля 1854г. и признавал племенные земли неприкосновенными, а в Положении о поземельном устройстве в казачьих войсках от 1869г. прямо говорилось: 'Земли, отведенные сотням, состоят в общинном владении общества каждой сотни. Никакая часть земли и никакое угодье, в черте сотенного юрта заключающиеся, не могут выходить из владения общества в чью-либо личную собственность'. То есть казаки владеют землей 'отнюдь не на праве собственности, а лишь на праве постоянного пользования. Вследствие чего ни купчие крепости.., ни другие способы укрепления недвижимой собственности в пределах сотенных юртов не могут давать права на владение находящейся там землею на праве собственности'.*(8)
Потому и не желали офицеры ссориться с родственниками. А таким образом власть на уровне сотен, полков и корпусов, которая, теоретически, должна была принадлежать Войсковому правлению, фактически оставалась в руках племенных вождей. Сотники, полковые и корпусные командиры старались не принимать решений, идущих в разрез с интересами племён. Сход представлял собою общее собрание воинов племени. А 'суд выборных стариков' отличался от обычного Совета старейшин только тем, что на него, на общих основаниях, приглашались офицеры, по рангу соответствующие уровню Совета.
Приобретать оружие и амуницию казаки также не собирались. Они и раньше не особо утруждали себя соблюдением уставной формы одежды. Нет, компанейские барки исправно привозили в колонии всё, что доставлялось с армейских магазинов. Причём совсем не гниль, а, пусть и не лучшего качества, но добротное сукно, кожи, оружие. И это в то время, когда даже в регулярных частях, по утверждениям современников 'после первого залпа 18 часть пуль оставалась в дулах ружей, потому что многие курки не спускались, другие - не взводились, на полках не было стали…', а о грабительстве интендантов ходили анекдоты.
Не было проблем и с изготовлением. В любом почти поселении сидел еврей портной и сапожник. Просто индейцы не видели необходимости в единообразной форме и, по большей части, ходили в привычной одежде, одевая мундир и шаровары только на смотр, да и то без сапог. Эту жёсткую обувку американцы так и не признали. Только чероки, любители пофорсить и показать свою 'цивилизованность', частенько фланировали в воскресенье одетыми 'по форме' и даже с саблями.
В Компании, ещё со времён Якоба ван Майера, сложилось правило, согласно которому в колонии следовало посылать только добротные товары, что, в конечном итоге, приносит больше прибыли. Надзирала за этим целая комиссия во главе с одним из директоров, обязательно проведшем несколько лет в колониях. Так, что не смотря на отчаянное сопротивление интендантских чиновников и предложения доли с доходов, компанейские приказчики отказывались принимать 'дачу' вместе с залежалым и не годным снаряжением. Единственным исключением стали сабли.
Уставные кавалерийские сабли образца 1809 и 1817гг., которые всучили в Америку вместо лёгких шашек, были довольно тяжелыми, имели массивный эфес и громоздкие железные ножны. И если в регулярной кавалерии, действовавшей по европейской тактической схеме, эти сабли могли более или менее успешно применяться, то для казаков они оказались малоэффективным и даже обременительным оружием.
Их вообще старались не брали с собой на учения, а в тех случаях, когда офицеры настаивали на выходе с 'форменными' саблями, казаки, при первой же возможности, оставляли их где ни будь на хранение. Материалы проверок свидетельствуют, что сабли казаками вообще даже и не затачивались. Во всех действиях индеец рассчитывал прежде всего на ружье, а при неизбежности рукопашной схватки - на пику.
Вопрос о замене 'тяжелых кавалерийских сабель легкими шашками, одинаково удобными как на коне, так и пешком… остерегаясь вызвать заключение, что я ищу предлагать перемены, должен, однако же, сказать, что сабли в железных ножнах и на длинных погонах не выгодны для казаков здешнего края, ибо с ними нельзя не заложить секрета, не выслать потайного разъезда, без того чтобы не быть открытым бесполезным стуком оружия…', поднял сам генерал-губернатор Степан Васильевич Воеводин, однако и до него ряд командиров полков уже поняли бесполезность сабель. Они своими приказами запрещали казакам, выходившим на секретные караулы и разъезды, иметь форменные сабли, 'дабы враг по звуку оных не мог приметить их движение'.
20 декабря 1861г. инспекторский департамент Главного штаба сообщил генерал-губернатору о согласии императора не замену сабель. Однако деньги 'от казны' на перевооружение не выделялись, что в конечном итоге и предопределило исход этого дела. 7 февраля 1862г. Воеводин пишет в войсковую канцелярию: '… извольте приказать, чтобы впредь не были заказываемы для войска сабли в железных ножнах наподобие драгунских'. Почему-то только через два года (27 февраля 1864г.) из войска последовал вопрос: а какие же тогда иметь? 10 июня 1864г. генерал-губернатор прямо указал: '… Я полагаю Американского войска казакам гораздо лучше иметь шашки вместо употребляемых ныне сабель…' и предписал Американской войсковой канцелярии дать свое заключение. 25 октября 1864г. оно и было представлено. Канцелярия признавала, что шашки 'способнее' для казаков, но находила саблю 'более приличествующей мундиру' (трудно придумать более замечательное признание функциональной ненужности сабли).
Наконец 30 октября 1864г. из Управления иррегулярных войск спустили указание : '… шашка в полном параде вместо сабли… показывает большое неприличие (речь идет о парадном мундире с полагающимися к нему форменными вещами - А.Б.), будучи несоответственна форме мундира чрез
