Может показаться странным, что, двигаясь из Пекина в Афганистан, китайский монах сделал такой большой крюк, совершив нелегкое путешествие в Верхнюю Монголию. Не проще ли было последовать по караванному пути, пролегавшему по бассейну Тамира, по древнему Шелковому пути, шедшему по тангутской стране Ганьсу, а затем по уйгурскому Турфану и Куче? Но если идикут уйгуров сражался в рядах монголов, то тангуты незадолго до того поссорились с Чингисханом, не дав ему своих войск. Вот почему, чтобы попасть в Восточный Иран, нашему путнику пришлось проехать по всей монгольской территории. Он поднялся по долине Керулена, родине Темучжина, откуда добрался до Туулы, отчины кераитского Ван-хана. Очерк его странствия содержит подробное описание монгольского климата с его холодными утренниками и жарой, устанавливающейся во второй половине дня, а также восторженные впечатления о покрывавшем нивы изумрудном ковре злаковых, усеянном всевозможными цветами.
Идя вдоль южных отрогов Хэнтэя, священной горы монголов, караван вступил в долину верхней Туулы, откуда путь лежал к верхнему Онону. Эта земля считалась сердцем страны монголов. «Население было многочисленным и поголовно обитало в черных кибитках и белых юртах, живя скотоводством и охотой. Люди носили меха и шкуры и продовольствовались мясом и изделиями из молока. У юношей и девушек были длинные волосы, закрывавшие уши. Замужние женщины носили головные уборы, сделанные из древесной коры, длиной в два фута, которые они иногда покрывали шерстяной тканью или, если были богаты, куском красного шелка. Продолжением этого убора являлась длинная коса».
Монголы, как сказано в цитируемом очерке, письменности не знали; договоры заключались устно, в крайнем случае подкрепляли слова насечками, делавшимися на досках. «Они неукоснительно выполняли приказания вождей и никогда не нарушали данного слова» — таково ценное свидетельство о дисциплине, существовавшей во владениях Чингисхана, в то время как за их пределами царила анархия.
Теперь китайский путешественник находился в горах Хангая. Его биограф мимоходом отмечает красоту отвесных скал, «покрытых соснами столь высокими, что их вершины достигают облаков, и растущими так тесно, что солнечные лучи не могут пробиться и подлеску»; красоту скал, между прочим, покрытых снегом шесть месяцев в году.
Караван пересек верхний Орхон, затем реку Боргатай, прошел вдоль озера Цаган-по и 19 июля оказался перед царской ордой, ставкой, где Чингисовы супруги ожидали возвращения их героя.
Утром 29 июля китайский монах и его спутники покинули палаточный дворец и двинулись на юго- запад, в страну найманов.
14 августа, оказавшись на территории, лежащей юго-западнее нынешнего Улясутая и южнее Дзавхан-гола, они прошли вблизи некоего города, где Чинкай, канцлер Темучжина, построил хлебохранилища и разместил колонию вывезенных китайских ремесленников, в том числе ювелиров. Там же находились две бывшие наложницы «Золотого царя», плененные во время штурма Пекина. Все эти сосланные китайцы встретили монаха-соотечественника со слезами радости.
Чинкай сообщил даосскому монаху, сколь не терпелось Чингисхану увидеть его у себя, и, дабы ускорить движение каравана, сам к нему присоединился.
Территория, на которой они находились, лежала между Хангаем и Алтаем. «Вершины гор еще были под снегом, а у их основания то и дело встречались курганы, на которых мы порой замечали остатки жертв, принесенных духам гор».
Горные дороги в стране найманов были так трудны, а Завователь так спешил увидеть китайца, что было решено отказаться от доброй половины колесниц и продолжить путешествие верхом на лошадях. Жизнеописатель монаха сообщает и такую деталь: в тех горах водились злые духи. «Прежде всякий раз, когда царь найманов проезжал по этому краю, его околдовывал демон, заставляя принести установленную жертву».
2 сентября караван достиг северо-восточного склона Алтая.
Алтайские горы можно было пройти по одной-единственной дороге, когда-то проложенной Угэдэем. Следуя по ней, караванщики то подталкивали колесницы на подъемах снизу, то придерживали их спереди на спусках. «Оказавшись на южном склоне последней горной цепи, путники спустились, вероятно, по перевалу Давст, в долину Булгана, одного из истоков Урунгу, или, что будет точнее, немного восточнее, в долину малого Нарана. Затем они миновали пустыню, представлявшую собой бесконечное чередование барханов и тоже населенную зловещими духами, «которых отпугнули тем, что измазали лошадям головы кровью». С южной стороны перед путниками показалась фантастическая серебряная цепь предгорий Тянь-Шаня.
В конце сентября караван достиг уйгурского города Бешбалык (нынешний Дзимса, что приблизительно в ста тридцати километрах от современного Урумчи). Уйгурский царь, население, буддийские клирики и прочий люд приветствовали знаменитого китайского священнослужителя бурно и восторженно.
После гор и пустынь уйгурские оазисы, оплодотворенные водой, подававшейся по хитроумным ирригационным каналам, произвели на путников впечатление рая.
В Джамбалыке, на одной из террас, Чан-чуня ждал прекрасный обед с отличным вином и восхитительными дынями. То был последний на пути монаха буддийский город, западнее начинались мусульманские земли.
Пройдя вдоль Джунгарской пустыни, караван оказался на берегу красивого озера Сайрам, в зеркале которого отражались остроконечные вершины тянь-шаньских гор, покрытых густыми березняками и сосняками.
Второй сын Чингисхана, Чагатай, в 1219 году проторил по Талкийскому ущелью дорогу, соединившую озеро и поречье Или, перекинув через порожистые горные потоки деревянные мосты. «На этих мостах могли свободно разминуться две колесницы». Выйдя из Талкийского ущелья, караван оказался в Илийской долине, с ее пастбищами, зарослями грудной ягоды и шелковицы.
Беседы Чингисхана с китайским мудрецом
14 октября 1221 года караван с Чан-чунем вступил в Алмалык (неподалеку от нынешней Кульджи), в самом центре прекрасной Илийской долины. Тамошний правитель и даругачи, префект-монгол, вышли навстречу путникам. Край славился своими фруктами (в переводе с тюркского языка слово «алмалык» означает «яблочная страна»). В пересказываемом нами очерке путешествия китайца восхваляются также ирригационные сооружения, благодаря которым долина была превращена в сплошной сад, а также знаменитые хлопчатобумажные ткани местного изготовления.
По-прежнему следуя на запад, во второй половине октября караван пересек плодородные земли, прилегавшие к истокам Чу, Таласа и их притоков, и, минуя нынешние Чимкентскую и Ташкентскую области, приблизился к Сырдарье, через которую переправился 22 ноября. За нею начиналась Трансоксиана.
3 декабря Чан-чунь прибыл в Самарканд. С согласия монгольских влстей он провел зиму в этом городе: Чингисхан, занятый подавлением последних мятежей в афганских городах, в то время имел заботы более насущные. Вспомнил он о китайце в середине апреля 1222 года и направил к нему человека с посланием, в котором говорилось: «Святой человек, ты идешь из страны, где восходит солнце, и уже пересек с такими трудностями столько гор и дол! Вскоре я возвращусь, но уже сейчас мне не терпится узнать твое учение. Не задерживайся!»
Чан-чунь немедленно отправился в дорогу и 15 мая 1222 года прибыл в ставку Чингисхана.
Завоеватель оказал самый любезный прием пришедшему из дальнего далека монаху, который принес ему слова мудрости. Чингисхан был немало польщен видом того, кого тщетно приглашали к себе в Ханчжоу «Золотые цари».
— Тебя приглашали другие цари, и ты отказал им, но прибыл сюда по моей просьбе и для этого проделал путь в десять тысяч ли. Я тебе очень признателен.
Чан-чунь отвечал:
— Дикий житель гор (так он себя называл из традиционной отшельнической скромности. — Р. Г.) пришел, чтобы увидеть ваше величество. Такова воля Неба.
Пригласив гостя сесть, Чингисхан тут же задал вопрос:
