Я давно поняла: никто никому ничего не должен, тем более милиция, и с тех пор выкручиваюсь сама.
Он улыбнулся:
— Все это, конечно, очень правдоподобно, но… неправда. У меня немного времени. Выбирай: или ты все рассказываешь, или… ну, ты понимаешь…
— Что вам надо от меня услышать?! — воскликнула я. — Только не надо держать меня за дуру! И делать из меня дуру не смейте! Я вам ничего не должна!
— Ух ты! — усмехнулся военный, но я почувствовала: что-то стронулось, и сейчас я выгляжу вполне естественно, даже несмотря на дерзость.
— Слушай, ты! — продолжила я. — Если ты из службы охраны, то будь так добр: сдай меня в милицию — они разберутся! Я к твоему гадючнику никакого отношения не имею! А если ты бандит — тем более!
— Я из ФСБ, и ты мне сейчас все расскажешь, — хорошо поставленным командным голосом начал «выдавать» что-то новенькое мой военный.
«Интересно-интересно, — подумала я. — Чего это он чужую одежку на себя тянет? Может, „испугаться“ надо? Нормальный человек, пожалуй, мог бы немного сдрейфить…»
— Так бы и сказали, — быстренько «струхнула» я. — А удостоверение у вас есть?
— Конечно, — спокойно соврал военный, — но я его с собой на задания не ношу.
С ним все было ясно. Во-первых, этот человек понятия не имеет, как следует вести допрос. А то, что он попытался взять меня на своей якобы принадлежности к ФСБ, означало только одно: он поверил в мою полную невиновность и теперь просто не знает, что со мной делать, и даром отнимает мое время. Но продемонстрировать свое понимание я не могла, приходилось слушать всю эту галиматью и, хуже того, подыгрывать…
— Извините меня, — «спуталась» я. — Я не хотела… Ой! То есть я не знала… Вас как звать?
Он на секунду смутился.
«Чмо ты, а не эфэсбэшник!» — съязвила я про себя.
— Иван Петрович.
«Ну конечно же, Иван Петрович, что еще тебе в голову придет даже на такой малой скорости!»
— Иван Петрович, я действительно не имею… к делам, которыми вы занимаетесь, никакого отношения!
— Ладно, — кивнул головой «Иван Петрович» в штатском. — Будем думать, что с тобой делать… — И направился к двери. — Открывай!
— А я как же?! — безрезультатно крикнула я вслед. «Иван Петрович» уже вышел, и охранник плотно притворил за ним дверь и щелкнул ключом.
Я села на пол, но через несколько секунд снова вскочила: как бы я ни устала стоять на ногах, сидеть на этом бетоне было чистым самоубийством.
Кое-что я уже понимала: Сечкин приехал на встречу с бандитами. Через некоторое время на даче начали жечь документы. Утром поднялась стрельба, а через час или больше меня на бандитской даче допрашивает какой-то военный с явными штабными чертами: речь правильная, пытается «красануться» принадлежностью к «Самой Госпоже Безопасности», но допрос вести не умеет. Больше всего это походило на смену власти. Я не знала, что произошло в эту ночь, но внешние признаки «переворота» имелись.
«Где ты, Гром? — с тоской думала я. — Ты чувствуешь, как мне тебя не хватает?»
Лишь когда стало темнеть, меня вывели.
Я оценила обстановку — до этого момента я видела все это только снаружи: огороженный забором участок обычного соснового леса, впереди справа — жилое здание, прямо за ним — котельная, слева сзади — пост охранника, прямо спереди — огороженная сеткой собачья площадка. Со мной четверо парней.
— Иди за мной, — хмуро обратился ко мне крепкий охранник лет сорока пяти. «Москвич, — отметила я про себя характерный говор. — И над остальными — старший». Охранник прошел вперед. «Уши мятые — вероятно, борец, — продолжала я отмечать детали, — правую ногу бережет, ступает аккуратнее, возможна травма… скорее всего ступни; подстрижен по-армейски…» Меня уже подводили к зданию.
Это называл «дачей» в шестидесятых годах московский генералитет: огромный трехэтажный дом безобразной архитектуры. Как сказал однажды Гром, если человек строил всю жизнь бараки, то и дворец построит, как барак, только большой. Меня провели вверх по ступенькам так называемого «крыльца», дверь открылась, и я обомлела: в дверях стоял… Хрящ!
Мысли мои судорожно завертелись, и я, опустив глаза вниз, прошла мимо. Это был настоящий, большой шанс, если что-то пойдет не так!
— Ну что, привели? — раздался голос откуда-то сверху.
Я подняла голову: с верхней лестничной площадки смотрел вниз крупный седой мужчина лет пятидесяти.
— Да, Михалыч, — ответил шедший впереди «борец».
— Отлично, здесь уже все готово. — Михалыч отвернулся. — Шеф, привели. Можно продолжать?
— А ты все проверил? Ну так веди ее сюда.
— Давай! — кивнул Михалыч Борцу. — Веди!
Меня подтолкнули к лестнице. Открывшаяся наверху картина ввела меня в состояние легкого шока: лестницу перегораживал труп мужчины в камуфляже. В правой руке трупа был зажат автомат; левая, неловко вывернутая, застряла в ограждении перил. И мне очень не понравилось то, что мне позволили это увидеть.
— Осторожнее, болван! — заорали на Борца сверху. — Куда ты ее повел? По левой лестнице иди!
Меня потащили назад и повели по левой лестнице. На втором этаже на роскошном огромном ковре лежали еще два трупа, только в штатском — тоже с оружием в руках.
— Давай быстрее, чучело! — заорали из открытой двери. — Время идет!
Меня аккуратно провели мимо залитых кровью покойников и втолкнули в дверь. Здесь за столом сидел тот самый крупный седой мужчина — Михалыч. И был он в тонких резиновых перчатках.
Я почувствовала, как по спине у меня льется самый настоящий холодный пот.
— Она что — до сих пор в наручниках?! — внезапно заорал он. — Вы что?! Это же баба! Синяки останутся! Ничего, бл…, доверить нельзя! Быстро снять!
Мне расстегнули наручники, и я, машинально растирая запястья, огляделась: в углу на диванчике, откинувшись на спинку, полулежал еще один труп здоровенного бритого наголо мужчины в роскошном костюме и с золотой цепью на шее.
Михалыч подлетел ко мне, взял за руки и начал внимательно рассматривать следы. Потом быстро осмотрел рану на голове, но она его, в отличие от следов на запястьях, совсем не обеспокоила.
— Ладно, — сказал он. — Ничего страшного. Подержи ее, — обратился он к Борцу и вышел за дверь. — Шеф! У нас все готово.
Раздались шаги, и в комнату вошел шеф. Это был Сечкин!
Я оцепенела, но уже через миг справилась и начала всматриваться. Сечкин выглядел немного взволнованным, но уверенным. Холеное лицо, великолепная оправа очков, в хорошем штатском костюме…
— Вот и прекрасно, — сказал он. — Что там за история с наручниками?
— Да ничего страшного, — засуетился Михалыч. — Видно не будет.
От этих слов меня начало колотить.
— Что вы задумали? — спросила я, прекрасно уже понимая, что именно они задумали.
— Успокойтесь, скоро вас отпустят, — спокойно соврал Сечкин и прошел к письменному столу. — Шатрова ко мне.
Михалыч выбежал за дверь и вскоре вернулся вместе с допрашивавшим меня «Иваном Петровичем». Мне стало еще хуже: Сечкин даже не боялся произносить при мне фамилий — для них всех я была уже трупом.
— Хряща, — кивнул ему Сечкин, и тот вышел.
Я все поняла.
— Хряя-ащ! — заорала я. — Беги! Тебя убьют!
Меня попытались повалить на пол, но я подсекла Сечкина, и еще до того, как он врезался переносицей в стол, Михалыч получил коленом в пах, а Шатров — пальцами в глаз.
