поддержку правительства, имела чрезвычайно малый успех. Тем более удивительны результаты, достигнутые несторианами, действовавшими только на свой страх и риск. Очевидно, они преодолели наибольшую трудность общения между разноязычными народами, т. е. нашли в языке местного населения слова, передававшие адекватно сложные христианские понятия[178]. Благодаря этому они стали для южносибирских скотоводов своими, близкими, а их учение было усвоено органически, без применения насильственных мер, для которых у несторианских миссионеров не имелось никаких возможностей.
Затруднения, постигшие империю Ляо в 1014 г.[179], и консолидация кочевников, несомненно имевшая место после принятия христианства, как и у всех других народов (русских, франков, англосаксов)[180], заставили киданьское правительство умерить свои аппетиты и пожаловать вождю кочевников (цзубу) Уба[181] титул царя. После этого шага воцарился мир, нарушенный через двенадцать лет опять киданями. Заключив в 1020 г. мир с Кореей и установив границу с ней по реке Ялу, кидани снова заинтересовались западом. На этот раз они обратили внимание на усиление Тангута, но решили не давать повода к ссоре, до тех пор пока они не окружат его своими владениями [182]. С этой целью они пытались снестись с Махмудом Газневи, но, убедившись в бессмысленности этой затеи, двинули свои войска на уйгуров и захватили город Ганьчжоу в 1020 г. Тангуты пришли на выручку и отразили киданьское войско, после чего сами взяли Ганьчжоу и присоединили его к своим владениям[183]. Но пока киданьское войско двигалось из Маньчжурии в Ганьсу через степи, оно, очевидно, грабило местное население, и потому объединенные кочевники напали на отступавших киданей и нанесли им значительный урон[184] . Ободренные успехом, они попытались вторгнуться в исконные киданьские земли, но тут были обращены в бегство регулярными войсками (1027). После этого мир был восстановлен, и надолго, потому что силы киданей были брошены на подавление восстания в Бохае (1029–1030)[185].
Кочевники отнюдь не стремились к войне и в очередном конфликте киданей с тангутами в 1049 г. сами пригнали киданям коней для ремонта кавалерии. В это время у кочевников был уже «великий царь»[186], т. е. объединение степи было закончено.
Весьма любопытно, что мусульманские авторы, сообщая о переходе в ислам десяти тысяч шатров тюрок, кочевавших в современном Казахстане, отмечают, что «неверными остались только татары и хатаи (кидани)»[187], подтверждая тем самым тождество цзубу и татар. Очевидно, в понятие татар входили кераиты и басмалы, которые в отличие от карлуков не стали мусульманами. Это значит, что этноним татар уже получил собирательное значение.
Следующее восстание кочевников, по терминологии «Ляо ши», а точнее — война их с империей Ляо, вспыхнуло в 1069 г.[188]. Но киданям удалось поймать вождя кочевников и доставить его для наказания в свое северо-западное управление.
Однако война не прекращалась до 1086 г., пока киданьский принц Елюй Жень-сянь, командовавший западной армией, не получил распоряжения «относиться по-дружески к вождю цзубу», после чего последний заключил с империей Ляо мир[189].
Последний этап войны начался в 1092 г., когда киданьский принц Елюй Алусаогу неизвестно по какой причине напал на северных цзубу (кераитов). Могусы, вождь всех племен кочевников, принявший власть в 1089 г., ответил на удар ударом. Он призвал из Джунгарии басмалов, поднял приамурское племя уги, а один из его помощников отогнал киданьский скот и табуны, пасшиеся на западной границе (1094 г.). Но несмотря на эти энергичные действия, он не смог предотвратить вторжения киданьской армии в пределы степи, где кидани полонили много женщин и детей, а тангуты, ударив в тыл кочевников, победили и вывели из войны басмалов, закончив эту операцию в 1099 г.[190] .
Регулярная, хорошо обученная армия всегда сильнее ополчений, даже укомплектованных природными стрелками и наездниками. В военном деле, как и всюду, профессионализм мощнее дилетантизма. Поэтому не мудрено, что в 1097 г. вожди разных кочевых племен, находившихся в пределах досягаемости войск Елюя Алусаогу, просили мира и возвращения территории, захваченной киданями. В начале 1100 г. Могусы, покинутый своим народом, был захвачен в плен, отвезен в Среднюю столицу империи Ляо и там, на рыночной площади, при скоплении народа, праздновавшего победу, разрублен на куски.
И эту кровавую эпоху китайский источник характеризует так: «Этот период пользуется славою спокойствия. Как на севере, так и на юге забыты были брани; все заботились только о сохранении своей власти внутри и об уничтожении раздоров, происходящих от разделения; старались выказать свои доблести в привлечении иностранцев ласками и в подражании качествам предков, которых ставят в разряд мудрых. Можно сказать, что в то время кидани достигли известного совершенства» [191].
Нет, здесь нет сознательного обмана! Хронист именно так воспринимал эпоху, а что касалось кочевников, тоскующих в плену, умирающих от ран в степях, их семей, лишенных стад и юрт, и вождя, замученного на глазах у всех, так ведь в каждом из нас достаточно сил, чтобы перенести страдания ближнего{83}. Историк, воспитанный на китайской классической историографии, искренне рассматривал войну с кераитами как охоту на диких зверей. Но мы-то видим в них людей и поэтому можем констатировать, что в окитаенной империи Ляо сила права уступила место праву силы. Кидани наконец одержали победу, но она досталась им слишком дорого. Упадок династии, проводившей политику китаизации страны и подавления местных традиций, стал очевидным. Объединение кочевых племен распалось, но малая война продолжалась до 1119 г., т. е. после того, как империя Ляо зашаталась под ударами чжурчжэней, восставших в 1114 г.
Перипетии этой войны не относятся к нашей теме и описаны А. П. Окладниковым обстоятельно и живо[192], поэтому ограничимся краткой, но патетичной цитатой из источника по истории династии Ляо, содержащей ретроспективный анализ происшедших событий: «Как сильны были кидани, когда они владели всей провинцией Янь и когда им покорствовали все иностранцы! Как слабы оказались они при малолетнем и безумном государе Тянь-цзо (1101–1125), когда нючжисцы (чжурчжэни, —
Действительно, расшатанная внутренними смутами империя Ляо, династия которой оторвалась от традиций своего народа, оказала чжурчжэням слабое сопротивление и пала в 1125 г., поставив уже разрозненных кочевников перед лицом нового, сильного врага.
Прообраз Иоаннова царства
Мы проследили историю кочевого объединения цзубу, или татар, не зря. Ведь это было именно то зерно, из которого выросла легенда о царе-первосвященнике Иоанне. Все совпадает — и ничто не похоже: вместо могучей империи, грозной для всех врагов христианской веры, — кучка кочевников, героически отстаивающая свободу и свой образ жизни; вместо изобилия даров природы — окраина пустыни; и самое главное: никому из европейцев от таких единоверцев никакого проку. Вот ответ на вопрос: почему до середины XII в. в Европе, как католической, так и православной, не возникло никакого интереса к Дальнему Востоку? А ведь получить исчерпывающие сведения было нетрудно. Караваны из Китая до Багдада и оттуда до Константинополя ходили регулярно. Мусульманские купцы добирались до Сибири, несторианские — держали в своих руках торговлю Средней Азии с Китаем. Обмен сведениями был возможен, но интереса к ним у практичных и сметливых европейцев не возникало. Им хватало по горло собственных неурядиц.
