финикийских письмен и рукописей «мертвого моря».
— Но почему он оказался в захоронении у Полярного круга, ведь это — реликвия?
— Я думаю, мы нашли погребение волхва Будимира. Он не оставил наследников своего знания. Позднее аборигены, «оленные люди», превратили насыпной курган в языческий жертвенник, могилу Нойда. Нойдами саамы зовут своих шаманов.
— Тогда ответь, научное темнило, почему новгородский волхв тысячу лет назад попал в Приполярье? Его посох и серебряный венец говорят о принадлежности к высшей иерархии славянских жрецов.
— У меня есть только одна версия. — Русобородый чуть свел к переносью крылья густых бровей, посуровел. — Попробуем произвести реконструкцию событий… «Путята крестил Новгород мечом, а Добрыня Огнем…» Тысяча второй год от рождества Христова… Крещение вольного Новгорода… Заветы предков порушены, свержены в Волхов кумиры, осквернен пантеон славянских богов, гармония бытия жестоко поломана… Земля перестала плодоносить. Голод погнал людей к их прежним защитникам — волхвам. Но восстание волхвов под водительством Будимира подавлено. По тихим северным рекам, вниз по течению, в становища «поганых» плывут плоты с торчащими на них кольями. На колах — истерзанные тела волхвов, дев-весталок, старцев-кудесников и вещих женок. Оставшиеся в живых бегут на Север, в безлюдный и дикий край, в саамскую тундру. С собой они могли унести немного: берестяные и деревянные книги с образцами древней грамоты, дощечки-церы, священные родовые реликвии. Возможно, их потомки некоторое время жили здесь. Потому-то северных ведунов почитали и боялись даже цари…
— Они шли к Алатырь-камню?
— Я уверен в одном: на север их гнала память предков. Люди инстинктивно стремились в волшебную страну-прародительницу.
Человек за деревьями устало опустил оружие. Речь русобородого заворожила его, взгляд остекленел. Рука с оружием затекла и ныла до самого плеча. Боль вернула его к действительности. Он подобрался чуть ближе.
Горячась и глотая слоги, белоголовый что-то доказывал своему невозмутимому собеседнику. Он весь подался вперед, отрочески ломкий голос звенел напряженной струной.
— …Бредятина! Ох уж эти романтики, доморощенные Кастанеды, любимцы богов… Где они, ваши вдохновенные кудесники, хранители Великого Знания? Вам бы только «сокровища валькирий» искать…
— Постой, не горячись. Посмотри на этот костер. Чувствуешь, как завораживает игра огня, меняется зрение и весь «темный» мир перестает существовать? А там, во мраке, затаился зверь, а ты безоружен.
— Не понимаю, о чем ты.
— Вспомни — все великие открытия человечества совершались за гранью реальности. Это принцип сферы Аристотеля. Чем больше «сфера знания», тем шире рубеж «тьмы»… Короче, чем больше мы узнаем, тем больше вопросов и загадок. Я так понимаю: наша задача на земле как можно полнее познать и отразить мир…
У костра стало тихо. Покряхтывало усталое пламя. В вершине ели завозилась разбуженная светом и голосами крупная птица. Белоголовый, казалось, задремал, обхватив руками колени, низко свесив кудлатую голову. Русобородый вскочил с лапника и, повернувшись спиной к охотнику, подложил в костер сушняк. Трескучий рой огненных пчел рванулся в ночное небо. Теперь он был виден весь, как черная силуэтная мишень. Охотник поймал ее в крестовину прицела. Яркая вспышка беззвучно прошила воздух. Широкая, туго обтянутая камуфляжем спина дрогнула, как от легкого удара. Охотник успел сделать еще один выстрел, прежде чем тот упал. Падая, он отчаянным, последним рывком сшиб с бревна белоголового, пытаясь укрыть его.
Отдача от выстрелов оказалась неожиданно сильной. Охотник рванул затвор, опасаясь, что белоголовый исчезнет, растворится в утробе ночи. Но тот бестолково заметался, бросился к товарищу, затряс упавшее тело, словно пытаясь вновь посадить его к костру. Увидев кровь на своих растопыренных пальцах, заозирался, тараща глаза во мрак. Почти не целясь, охотник спустил курок. Пуля толкнула белоголового в грудь.
Перебросив оружие за спину, охотник ринулся на поляну. Белоголовый лежал навзничь. Убийца пошевелил носком сапога его голову, заглянул в зрачок: мертв… Теперь он орудовал быстро и уверенно. Выбросил из палатки рюкзаки, выпотрошил их, настойчиво выискивая что-то среди груды измятых вещей, лопаток, кисточек, блокнотов. Тяжелый футляр с фотокамерой заинтересовал его, и он отложил его в сторону. В одном из рюкзаков ощупью нашел двойное дно. В этом тайнике хранилось самое ценное. Прикидывая тяжесть, убийца взвесил на руке округлый плоский сверток. Надорвал фольгу, разворошил мягкую упаковку — в лунном луче тускло блеснул металл. Серебряную застежку-фибулу, отлитую в виде амулета-змеевика, он спрятал в нагрудный карман. Повертел в руках медную рукоять посоха. Крупный камень, по-видимому дымчатый кварц, украшал ее вершину. «Кристалл кварца — камень пророков и ясновидящих…» Он вспомнил высокого костлявого человека с колючими глазами колдуна. Этот потомственный маг преподавал им, желторотым волонтерам первого круга, науку могущества, говорил о силе камней и металлов, учил простым, но безотказным приемам черной магии. «…Достаточно правильно сориентировать кристалл кварца по сторонам света, и он становится носителем тайной информации о прошлом и будущем…» Древний ритуальный нож «охотник» уложил отдельно в свой заплечный мешок.
На всякий случай убийца тщательно осмотрел русобородого. Пули прошили спину насквозь и вышли ниже ключиц. Скорее всего, была перебита крупная аорта и разорвано легкое, возможно, задето сердце. Он выкрутил из скрюченных пальцев широкий серебряный обруч, тщательно отер от крови. По ободу скользнула луна, и свет ее проявил темную вязь, похожую на сплетенные буквы. Сорвав с руки перчатку, он провел пальцем по гладкой поверхности. Прикосновение обожгло его, обруч едва не выпал из вздрогнувших рук. Но ради такого трофея стоило рисковать; отдавать все найденное Хозяину он не собирался. Хватит фибулы и наконечника посоха. Нож он оставит себе, а серебряный обруч будет его драгоценным даром Учителю. Но у Хозяина и его своры хватит наглости обыскать его… Надо посмотреть карту тайников. Он спрячет обруч где-нибудь в лесу. Нет, лучше на берегу, там он без труда отыщет его весной… Он положил обруч в потайное дно «особого» рюкзака. Туда же запихнул фотокамеру: тысячи на две баксов потянет… Еще раз переворошив ворох тряпья и плотных непромокаемых упаковок с археологическими находками, ссыпал все в большой рюкзак.
Убийца присел на корточки над русобородым, в плоский пузырек из темного стекла собрал несколько капель его крови. «В волосах вся сила, а в крови душа…» По древнему ритуалу он должен был выпить глоток крови своего первого убитого врага. Но рука его дрогнула, он торопливо спрятал пузырек в нагрудный карман, под куртку. Затем окровавленной рукой провел в воздухе перед собой размашистую горизонтальную линию, из ее середины опустил перпендикуляр, начертав в воздухе огромную букву «Т», и поднял руки к мертвому лицу Луны, словно созывая к себе бесчисленное, невидимое воинство. Это был ритуальный парад победителя, хитро обманувшего беспечного сонного врага и теперь гордо и открыто празднующего свой успех. Кровью на известково-белом стволе березы он еще раз вывел свое огненное «Тау».
Его закон запрещал предавать тела земле, но прятать не возбранял. «Делай то, что ты хочешь — таков будет Закон», — всплыло в памяти.
Можно было бы бросить их здесь же в лесу, но в последнее время его даже во сне навязчиво мучил приторный запах тления, и он решил спрятать следы.
Он срезал палатку, завернул белоголового в капроновый тент, туго обкрутил палаточным шнуром и оттащил тело к берегу. Здесь его ожидал настоящий подарок: в осоке дремала резиновая плоскодонка студентов. По воде он мог добраться до недоступных прежде тайников, надежно скрыть улики, припрятать трофеи. Убийца набил капроновый мешок камнями и переволок в лодку. На середине протоки он перевалил за борт бесформенный сверток.
Через четверть часа убийца вернулся. Все было на месте — догорающий костер, два раздутых рюкзака… Русобородый исчез. На месте, где лежал труп, мох еще темнел от крови. Упав на четвереньки, убийца по-собачьи пытался взять след, трясущимися пальцами ощупывал белый мох. Тело пробила крупная дрожь, словно чей-то ледяной взгляд следил за ним из лесной темени. Каждый волос на его теле словно заиндевел и поднялся твердой остью. Не смея отвести глаз от леса, пятясь и волоча мешки, он почти упал в лодку.
