раз…
— Узнаю, узнаю недовера, ну, пожалуй, нам пора, а то простудишься… И еще… Учти: кроме меня, тебе помочь некому.
Кобылка легким, почти акробатическим прыжком вскочил с травы и пошел по тропинке.
Вадим остался один. В траве он заметил крупного пегого паука, лениво перебирающего блестящие липкие нити. Какая-то мошка с налету врезалась в паутину, забарахталась обреченно. Сеть дрогнула, через минуту выпитый комарик, упакованный в бесцветную слюну, болтался, как стеклянная игрушка, на стропах в воздушной мертвецкой. Пауки и ящерицы чуют взгляд человека. Вампир сразу укрылся в пазухе листа и замер, подтверждая слова Валентина о незримой власти.
Валентин больше не приходил. Несколько дней Вадим изучал дом, похожий на пустующую больницу, и окрестности парка, обнесенного бетонным забором с колючей проволокой и электротоком поверху.
Дом был богато и тщательно отремонтирован и продуманно удобен для ухода за больным, длительно неподвижным человеком. Гладкий пандус уводил далеко в сад, чтобы вывозить каталку под деревья. Свежий воздух, отменное питание. Кобылка выбрал для реабилитации лучшего друга хорошее место. Сразу за садом был еще один рубеж охраны, сквозь ветви яблонь Вадим разглядел пропускной пункт на объект, там круглосуточно дежурил БМП. Угнать и с ходу протаранить ворота? Но хорошенько изучив систему охраны, он убедился, что такой план невозможен. Все деревья по периметру были вырублены, расставлены круглосуточные посты, ночью «мертвую полосу» высвечивали яростные прожектора.
На «своей», внутренней территории Вадим не встретил ни одного охранника. Ухаживала за ним крепкая седая старуха. Старуха была тиха и почти незрима, но он постоянно чувствовал взгляд в спину. На прогулках он дважды замечал, как за кустами боярышника мелькает ее седая, «алюминиевая» стрижка.
Место это менее всего походило на базу. Заброшенные корпуса были разбросаны в старой березовой роще. Аллеи были пусты и тихи, даже птицы почему-то облетали этот уголок. Домики вдоль прямых, как чертежная рейсшина, аллей были опечатаны и заброшены. В углу сада, у бетонной стены, стоял виварий, где слышались возня и собачий вой. Странно, но домишко не имел дверей, а огромные окна были затянуты решеткой. Вадим догадался, что это сооружение только «пульпа», выходящая на поверхность часть подземной лаборатории.
Близилась осень. Ночи, стылые и долгие, теперь уже не раскалывались на рассвете от птичьего гомона. Небо курчавилось сизыми стружками. Вдобавок к больничному халату «алюминиевая» старушка принесла теплые камуфляжные брюки и тяжелую пятнистую куртку. Вадим часами бродил по дорожкам. К нему так и не вернулись былая сила и жажда действия. С каждым днем слабела память. Он был словно выпит и выброшен из течения жизни. Жил, как осенняя муха, повинуясь лишь солнцу и собственным вялым желаниям. Но сны снились яркие, болезненно живые, и он бежал в сны, силясь отыскать в них все, что вытекло из памяти. Он пытался собрать и удержать воспоминания, как собирает домик из обрывков трав и осклизлых, прошлогодних крупиц слепой вязкий ручейник.
…Однажды ночью его разбудил долгий гулкий вой. Голос невидимого зверя стелился по земле, как полоса тумана, потом резко взлетал к ясной, высокой Луне. В ответ ему остервенело лаяли собаки в углу сада.
Вадим встал, опершись о столик, в темноте звякнули разбившиеся ампулы. На затекших ногах он дошел до окна. На секунду его кожи коснулся злой, юный мороз. Его память оживала, отзывалась на эти образы и звуки. «Лика…» Он идет рядом с нею по тающему вечернему бульвару и целует ее пальцы сквозь перчатку. Вновь шумит гроза над Спасом, и скользят среди трав ее размытые ливнем косы.
С отчаянной ясностью он ощутил убитое время. Сколько его уже прошло? Месяц, год? А ведь она ждет! Одна в заброшенной, богом забытой деревушке. Она жива, она помнит, любит… «Иду к тебе, — прошептал Вадим. — Я иду, слышишь».
Несколько дней он не принимал пилюль, аккуратно выбрасывая их в раковину. Голова прояснилась, мысли стали тверже, чувства острее. Тело вспомнило свою бодрость и повиновалось ему радостно, как соскучившийся по работе служебный пес норовит обогнать приказы проводника. Днем он валялся на кровати, не снимая обуви, убеждая незримых наблюдателей в своем полуидиотическом состоянии.
В один из пасмурных дней, ближе к вечеру, он покинул свою палату через окно, короткими перебежками пересек сад в густых сумерках и очутился между стеной и виварием, вдали от случайных соглядатаев. Подтянулся и запрыгнул на выступ решетки. Уцепившись за панцирную сетку, закрывавшую окно, взобрался на крышу. Укрываясь за выступами, он отогнул решетку и осторожно пролез в широкий вентиляционный люк. Труба вентиляции под наклоном уходила вниз. Он полз в туннеле, где едва умещались его плечи. Труба изогнулась под прямым углом. Впереди светилось вентиляционное отверстие. Он выдавил решетку вытяжки и спрыгнул в комнату без окон. Над дверью помаргивало аварийное освещение. Это была лаборатория: стеллажи с пробирками и колбами, пухлые журналы, клетки с грызунами. Но наружная дверь оказалась запертой. Вадим продолжил свой путь по вентиляции. Через несколько метров рукав повернул резко вниз, и он упал на полтора метра. Это был следующий, вероятно, более секретный уровень подземной лаборатории.
Он долго полз навстречу теплому зловонному сквозняку, зная, что развернуться здесь невозможно, и, если он ошибся, то вряд ли его скоро достанут отсюда. Через каждые метров двадцать-тридцать он заглядывал в помещения-лаборатории, всюду было пустынно, лишь аварийное освещение мертвенными всполохами освещало склады, операционные и уже совсем невообразимые углы. Вскоре спуск сменился ступенчатым подъемом.
Из вентиляционного отверстия потянуло холодом и приторным запахом мертвецкой. Морг был облицован белым кафелем. В свете тусклых ламп Вадим разглядел одно-единственное тело, лежавшее на прозекторском столе. По виду — абсолютно здоровый крепкий парень. Под столом в пластиковом тазу валялась скомканная роба с нашитым лагерным номером. Значит, в лаборатории производили еще и смертельные опыты над заключенными. Видимо, здесь и была «святая святых» проекта «Тау». Здесь монтировали монстров, образцовых солдат будущего из частей бесхозного биологического конструктора.
В огромных зеленоватых банках корчились заспиртованные гомункулусы. Разнообразные человекообразные существа отражали ступени каких-то жутких опытов.
Глухой стон пробежал по трубе, как вздох огромных легких через вибрирующие листы жести. Через несколько метров трубы стон повторился, теперь он звучал нетерпеливо и требовательно. Его услышали или почуяли.
Из очередного отверстия в туннеле сочился электрический свет и доносился протяжный стон: жуткий, утробный. Вадим подполз ближе и заглянул сквозь проволочные ячеи.
В широкой ванне из толстой прозрачной пластмассы, наполненной до краев розоватой жидкостью, лежал голый человек, но голова показалась Вадиму звериной. Со всех сторон к нему тянулись прозрачные рукава, шланги, капиллярные трубки, наполненные разноцветными булькающими соками. Стучали и попискивали электронные счетчики. Он еще раз окинул взглядом помещение. Окно! Рядом с голым чудовищем было настоящее окно, закрытое металлическими жалюзи, сквозь рейки синел поздний вечер. Дверь в помещение была приоткрыта! Вадим отогнул решетку и спрыгнул на пол. Чудовище в ванне пошевелилось, налитые кровью глаза поворачивались вслед за Вадимом. Монстр попытался повернуть голову. Несколько трубок шлепнули об пол, забулькали розоватой жижей. Резко заплясали зигзаги кардиограмм на мониторах, зубцы сломались и сгладились. Сигнал сирены пронесся по помещению. Вадим дернул окно — бесполезно. Решетка приварена наглухо. Он стремительно нырнул под высокую каталку, ниже поддернул клеенку и замер: рядом шелестели шаги. Вошедший щелкнул тумблером, отключил сирену и занялся упавшими трубками. Вадим видел лишь серебристые бахилы и ноги в плотно облегающих штанах, похожих на гидрокостюм. Человек был один. Вадим неслышно выскользнул из-под каталки и резким ударом ладони в висок свалил стоявшего спиной человека. Тот упал, из-под сбитой шапочки волной высыпались черные волосы. Вадим склонился над поверженным телом и похолодел. Женщина! С лица ее стремительно стекала смуглота летнего загара. Он знал, что ей уже не помочь, мужик мог бы выжить — женщине не спастись. Это был знаменитый «стек» — удар военного разведчика, который он разучил в Чечне. Сейчас он впервые ударил, убил женщину. Из ее тонких, посиневших ноздрей выползла струйка крови. Но ведь он не хотел убивать, только оглушить, вырубить на несколько минут. Ужас чего-то непоправимого, уже
