едва наметил поклон высшим и вошел в храм. Первый раз в жизни ему предстояло проповедовать - своим же, служителям. И, по мнению Фарнора, Патрос справился. К ночи у леди имелась надежная охрана. Ее уже не рисковали именовать пленницей, чаще используя смущающее умы слово 'советник'. Гонцы умчались к эргрифу с удивительными и будоражащими рассудок новостями. Маэстро мертв. И нового выберут не сразу, поскольку Серебряный предал Гармониум и его больше не ждут в семивратном храме. Разве что в качестве пленника.
Второй день в столице оказался заполнен суетой и бесконечными встречами. Фарнор помнил их плохо. Его задача сводилась к тому, чтобы стоять за спиной Патроса. Возвышаться эдаким символом крепости власти служителя. И, само собой, гарантировать безопасность гласеня.
Третий день позволил сбыться давней мечте. Фарнор посетил дворец, столь желанный и недосягаемый для него, безродного. И был представлен там. Да не абы как! Сам зрец расстарался.
- Он достоин именоваться воином света, ибо под дланью его соберется войско для одоления демонов, - не слушая никого, изрек Ёрра. И добавил в хрупкой тишине всеобщего изумления: - Скоро соберется. На всю ругань и сомнения у храма и дворца - одна связка дней, уже початая.
После этого заявления Ёрра встал и удалился. А Патрос остался - толковать слова зреца и проповедовать, используя свой удивительный полнозвучный голос. По мнению Фарнора, сила убеждения гласеня росла буквально с каждым днем. Да какое там, с каждым словом. Еще сотник полагал, что быстрее этой силы растет угроза Патросу. Тот, кто накануне избрания маэстро столь ярко возжег дар, опасен. Значит, его следует беречь всеми силами! Сегодня обошлось. Пара ничтожных попыток нападения. Светцы разобрались с подсылами без особых проблем. А что будет завтра… Есть ли смысл загадывать?
Фарнор шел по ночному городу и улыбался в усы. Хорошая получилась у них команда, спасибо уму и стараниям леди! Надежная. Глядишь, и сподобятся все вместе одолеть первый вал беды. А там, позже, вступятся за людей и иные силы, помогут разобраться с демонами. Сейчас важно доказать, что люди достойны помощи и нуждаются именно в поддержке, а никак не в милости или заботе, предлагаемых слабым.
- Куда спешишь, чадо? Постой. Выслушай доброе слово.
Голос обтек тело легкой поземкой, покалывающей кожу, едва ощутимой. И заморозил до неподвижности быстро и резко, на втором шаге. Спокойный, негромкий, полный силы голос. Его обладатель вышел из густой тени бокового переулочка. Приблизился, с насмешливым превосходством рассматривая воина, не способного уже к сопротивлению. 'Гласень', - обреченно признал Фарнор. Сознание отчаянно оборонялось, не желая погружаться в омут теплого расположения и доверия к случайному и явно опасному человеку.
- Я не враг тебе, сотник, - прошелестел гласень вкрадчиво, подходя вплотную и не отпуская взгляда Фарнора. - Скорее мы союзники. Кто ты для этого ничтожества Нагиала, в гордыне своей сменившего имя? Ты лишь щит, подставляемый под все удары. Тобою он намерен заслониться от демонов. И погубить в неравном бою.
Фарнор ощутил, как в душе просыпается упрямая злоба отторжения. Не станет он слушать чужие пакостные слова про Патроса. Тем более не позволит этим словам проникнуть в сознание и отравить его недоверием. Здесь, на улице, в свете близких факелов, уже нет сомнения: сам Серебряный заинтересованно заглядывает в лицо и жадно ждет новостей, которые могут сделать его снова полезным. Наделят пониманием, вернут в большую игру. Сила убеждения есть, связи еще целы. Нет сведений о происходящем. За ними и пришел, накопив в голосе ледяного яда.
- Доверься мне, чадо, - почти нежно шепнул гласень. - И я отплачу. Гриф севера не имеет детей. Он примет тебя как наследника. Я же, новый маэстро свободного севера, охотно воспою славу молодому господину. Тебе - земли, мне - души. Никакого обмана. Это они, иные, лгут.
Гласень чуть помолчал. Холод пронизывал непослушное тело все глубже. Фарнор с тоской подумал, что стопы уже едва ощущаются. Он, светец храма, знал лучше других: когда боль угаснет полностью, уйдет и подвижность ног. Безвозвратно…
Серебряный улыбнулся, затем задумчиво свел брови:
- Но может, я ошибаюсь? Вдруг правда на стороне твоих нынешних друзей? Изложи мне доводы, и я познаю свет истины, приму ее и стану помогать вершить общее дело на благо Гармониума. - Гласень сделал новую паузу и резко, хищно оскалился, в третий раз не получив столь желанного ответа. - Ты же знаешь силу мою, упрямец! Изуродую. Безногим, слюнявым и блаженным оставлю здесь. Никому не нужным. Говори, сотник. Спеши, ибо на исходе время твое. И боль растет.
Боль действительно послушалась ледяного голоса, обняла ноги и стала подниматься выше. Фарнору, впрочем, казалось, что он тонет, погружается в ледяную прорубь отчаяния. Черного, мучительного и беспросветного. Никто не придет. Не спасет и не вступится. Придется погибнуть здесь, бессмысленно и жалко, задолго до битвы с демонами… Потому что предать тех, кому поверил однажды и с кем делил многое - хлеб и кров, сомнения и надежды, - он не способен. Даже когда отчаяние умоляет и пугает, ледяным комом забивая горло, лишая дыхания…
- Это он, - обличающе сообщил где-то невероятно далеко, в иной яви, полной тепла и радости знакомый голосок. - Вот этот дядя пожалел монетку для сироты добровольного, стрелами угрожал убить, словами презрения жег и колол.
- Ах ты упырье отродье, - прошипел гласень, оборачиваясь на голос. - Умри!
Фарнор ощутил, как собственное обмякшее тело сползает на мостовую. И порадовался, с трудом уговаривая себя не проваливаться в забытье: так славно, так невыносимо и мучительно наполняет его боль! До самых пальцев ног. Значит, он еще цел.
Краем глаза сотник видел, как гласень вскидывает руку и отпускает на волю звучание. Металлическое, опасное и неодолимое. И одновременно бессильное, опадающее хриплым кашлем.
- Простудился? - ехидно посочувствовал Орлис. - Еще бы! Так визжать на ледяном-то ветру! Кстати, дядечка, ты все время твердишь про упырей. Я решил тебя с одним познакомить. Он голодный - страсть. Кровушки свежей хочет испить. Фоэр, иди сюда. Этого можно и до смерти. Он ничего полезного не знает. И никому не нужен.
- Целиком, - жадно облизнулся вампир, скалясь и демонстрируя во всей красе клыки, выведенные в рабочее положение. - Не старый, в голосе. Вкусно.
Гласень закашлялся, давясь хрипотой и не находя возможности использовать голос, свое главное оружие, для обороны. Вид вампирьих клыков подействовал на Серебряного лучше, чем любое внушение. Вынудил забыть знакомое: знание о том, как опасна вампиру кровь людей. Сотник осторожно пошевелился, стараясь для начала перекатиться на бок, чтобы затем попробовать сесть, опираясь на стену. Серебряный зашелся хрипом и споткнулся, сел на мостовую, пополз назад, энергично отталкиваясь ногами и руками. Фоэр еще раз облизнулся и мягко ступил на два шага вперед.
- Я вхож во дворец высокого грифа севера, - сквозь кашель сообщил гласень. - Я убедил его начать раскол, знаю все нити заговора. Много знаю, о чадо Адалора! Меня нельзя убивать. Ради жалкой капли крови - нельзя, я еще многое могу!
- Не слушай его, - резко потребовал у мальчика Фоэр. - Он мой. Помнишь, гласень, как ты предлагал мне свою кровь там, на острове? Силой в горло вливал. Мне понравилось. Хочу еще! Какая капля? Да из тебя полный котел нацедить можно, если умеючи.
- Цел? - Орлис устроился рядом с сотником, обнимая того за плечи и делясь теплом.
Фарнор глубоко вздохнул, неспешно и с наслаждением впитывая тепло. Слабость еще сохранялась и гнала по телу дрожь. Страх - он только безумцам неведом. Фарнор себя не считал ни безумцем, ни сказочным героем, что практически одно и то же. И полагал совершенно справедливо, что несколько минут назад кое-как, со скрипом, впритирку, разминулся с ужасной судьбой. Теперь, стараясь
