— Вроде, вроде!.. Сама ты Мавроди! Мы тебе, бабка, за какой хер такие деньги платим, чтоб ты всех секла, кто Иркиной квартирой интересуется, а ты что, ведьма старая, расспросить потолковее не могла?
— Антихрист ты, Петюня! Зачем поганые слова говоришь? Расспросила я, а то как же. Из Туркестану она, город, говорит, такой есть. Проездом. Посидела, поохала полчаса со мной и дальше на вокзал пошла. В Москву едет. У нас проездом, погостевать у тетки хотела… Как не расспросить, все расспросила.
— А как выглядела Танька эта?
— Молодая, однако…
— Тебе все, бабка, кому пятьдесят еще нет, молодыми кажутся…
— Бог с тобой, Петюня, скажешь тоже, пятьдесят… Лет двадцать — двадцать пять от силу Таньке той.
— Во что одета?
— По-дорожному. Брюки эти, как вы их кличете, джинсы, да куртка такая же точь-в-точь.
— Куртка что, на титьки прямо надета?
— Тьфу, богохульник! Свитер был у нее, черный.
— Говоришь, не знала, что Ирка померла? Свитер вот черный напялила.
— Дуб ты, Петюня, да какой же свитер в поезд надевают, белый, что ли?
— Ладно, бабка, получай свои часовые и смотри, чтоб в следующий раз фамилию гостей непрошеных узнавала.
Послышался шелест бумажек. Видимо, бабка смотрела их на просвет, потому что тот же голос хмыкнул:
— Чего проверяешь, полчаса как отпечатал.
Хлопнула входная дверь.
Я остановила запись: дальше ничего интересного не ожидалось.
— Ваши соображения, Татьяна? — поинтересовался у меня профессор.
— Полагаю, вас сильно ждут в сорок восьмой квартире, профессор. Придется уважить их ожидания.
— Вы что-то задумали?
— Посетить «малину», которую организовала ваша бывшая половина, — спокойно отвечала я.
— А если там ночует этот Петюня?
— Тем лучше, познакомимся поближе.
— Я вас не пущу, — возразил профессор. — Это опасно.
Я не знала, как мне реагировать на его последние слова. Смеяться прямо в лицо? Но побоялась обидеть этого еще вчера совершенно незнакомого мне человека.
— У меня работа такая, Михалыч, опасности преодолевать. Тем более что ты сам попросил меня решить твои проблемы.
— Вот именно. Я не хочу, чтобы из-за моих проблем ты получила пулю в лоб.
— Ничего страшного. Довези только тело до Тарасова и похорони там. Надеюсь, на могилку будешь приходить? — съязвила я.
— Ну у тебя и шуточки… Давай лучше подумаем, как тебя подстраховать.
Вот так незаметно мы перешли на «ты». И к лучшему, как оказалось. Для меня, по крайней мере.
Рассуждали мы так. Если Петя по ночам сторожит квартиру, то он наверняка получил приказ всех впускать, но никого не выпускать. Я позвоню в дверь, если он подойдет, скажу, телеграмма. Он волей- неволей откроет. Я его отключаю. Вхожу сама. За мной — стоящий на страховке профессор. Если на звонок никто не ответит, будем вскрывать дверь. Первой опять же пойду я. Петюня слышал рассказ старухи, ему будет интересно познакомиться с «родственницей», поэтому, надеюсь, убивать меня с ходу он не станет. Единственная неувязочка была в том, что Петя там может оказаться не один…
Как же быть? И тут до нас дошло, вернее, дошло до профессора. Вот что значит человек науки! Он вспомнил, что у нас есть направленный микрофон, который записывает все звуки в нужной квартире, надо только нацелить его на окно. Мы поднялись в подъезд дома, стоящего напротив. На лестничной площадке четвертого этажа, к счастью, оказалось темно. Договорились изображать влюбленную парочку, если кто-то будет проходить мимо. Аппаратура много места не занимала.
Раму открыли без труда, направили микрофон на нужные окна: хорошо, что все окна квартиры выходили на одну сторону. План мы нарисовали еще днем, ориентируясь по квартирам первого этажа. На кухне стояла тишина. Тихо было и в гостиной. Зато в спальне…
— Не спеши! Петька, куда ты спешишь?.. Вся ночь впереди. Фу, какой ты грубый… Возьму и не дам!
— Во, сука, не даст! Да за такие бабки ты у меня сейчас, падла, во все дырки возьмешь…
— По-моему, — заявил профессор, смеясь, — там сейчас явно не до нас.
Наши планы изменились. Пошли вдвоем. Открыли по-тихому, да и Петюне, занятому своей пассией, было не до шорохов в прихожей. Петли на входной двери не скрипели.
Даму я отключила с ходу. Петюню — со второго удара. Потом вдвоем оттащили их в гостиную и привязали к креслу. Осмотр квартиры и поиск необходимой нам фотографии взрослой Оксаны занял минут десять.
— Неплохо было бы узнать, кто посадил Петюню сторожить? — вслух задалась я вопросом.
Профессор кивнул в ответ, поколдовал над своим кейсом. Достал из него ампулу, одноразовый шприц. Сделал укол находившемуся без сознания Петюне. На мой вопросительный взгляд ответил:
— Сейчас будет говорить только правду, а когда очухается — про все забудет.
С Петюней пришлось повозиться. Правду этот здоровяк сказал только после второго укола. Часовым он был поставлен у ворот по распоряжению Кудрина. Ждать какого-то профессора. При появлении — захватить и по мобильному сообщить шефу. Все остальное решал Кудрин. Номер телефона мы запомнили. На всякий случай.
Покидая квартиру, мы оттащили голого Петюню в спальню, предварительно сделав аналогичный укол его даме. Поставленные «жучки» должны были утром зафиксировать результаты нашего опыта.
Светиться в гостиницах нам было ни к чему. Не исключено, что за квартирой наблюдали не только люди Кудрина, но и менты, к примеру. Далеко не случайной могла быть и попытка втянуть нас в драку в кафе на набережной. Пусть пока гадают, кто вторгся в их владения. Покрутившись по уже засыпающему Зареченску и убедившись в отсутствии «хвоста», мы облюбовали рощицу на окраине, куда под крону деревьев и укрылись вместе с «Москвичом». Опустили передние сиденья, достали из багажника надувной матрас, одеяла. Получилось неплохое гнездышко.
Что было ждать мне от той ночи? Я имею немалый опыт… Но только теперь, пробыв столько времени с Полежаевым наедине, стала понимать, чего я жду от настоящего мужчины.
Устроив постель, мы молча посмотрели друг на друга. Я достала мешочек с костями.
3+18+27.
«Жизнь живет надеждой одной, эта надежда — любовь».
Магические кости чувствовали мое настроение. Почувствовал это и Иннокентий. Мы закрылись в «москвичонке»…
Однажды я читала воспоминания любовницы американского боксера-профессионала Майкла Тайсона и не могла поверить, что она приходила в экстаз лишь от его губ, целующих ступни ее ног. Теперь я убедилась в этом на практике.
Утром решили сменить имидж путешественников на респектабельных деловых людей. Иннокентий брился, глядя в зеркальце дальнего вида «Москвича». За завтраком я обнаружила еле заметную царапину на правой стороне его шеи.
— Ты порезался?
Он провел пальцами по шее, кивнул:
— Зеркальце маленькое, неудобно.
Пододвинувшись к нему, я притянула его голову к себе и стала зализывать ранку. Оторвавшись, не смея поднять на Полежаева глаза, я прошептала:
— Мне страшно. Я привязываюсь к тебе все больше и больше, как собачонка. И даже готова
