Пришлось делать вид, что недоверчивость моя поколеблена, чтобы не портить ей торжества. Она порадовалась немного и, вспомнив о предстоящем финале, сникла.
— Рассказывай, Лариса, мне это важно, — призналась я, но она поняла меня по-своему.
— Ладно, слушай, если все еще не убедилась…
Убедилась я, Ларочка, и многое мне понятно стало из методов, которыми пользуются эти бандиты- аферисты, спасибо тебе. Но без окончания, без рассказа о последнем твоем посещении гадалки картина будет неполной, так что уж извини меня, пожалуйста.
— Перед началом семестра я опять к ней пошла. Узнать, как там в институте у меня будет и вообще…
— Опять темное зеркало? — поторопила я ее, задумавшуюся на полуслове.
— Да, — кивнула она, — зеркало. Илона очень встревожилась и меня напугала.
— И попросила прийти на следующий день?
— Нет. Через два дня. Я пришла, конечно, и она с ходу послала меня к этому, что беду отводит. Сходи, сказала, не пожалей пяти тысяч, несчастье с тобой случиться может от мужиков. Вот так. Я к Сергею, так, мол, и так, что скажешь? Он согласился меня охранять и действительно ни на шаг не отходил. Надоел как не знаю кто! Неделя прошла — все спокойно, ни намека на неприятности. Успокоились мы, а тут в выходной и понесло меня одну на дачу… Отдохнуть захотелось, побездельничать.
Что я могла ей сказать? Мол, время лечит, Лариса? Ей и без меня это известно, зачем зря воздух сотрясать.
— Ладно, Тань, время лечит. — Она грустно улыбнулась, и я пожала ей руку. — Вот, пока дома сижу. Сережка звонил. Не могу его видеть. Все мужики до того опротивели, просто подонки какие-то!
Эх, Ларочка. Дай бог тебе и Сережке твоему терпения.
Вышла я от Ларисы совсем в другом настроении. Спокойная и холодная, но со сжатой пружиной внутри, как взведенный револьвер тридцать восьмого калибра.
Ай да авгуры! Ах хитрецы, мать вашу! Больше года в городе промышляете? И скольким еще людям, не пожелавшим заплатить за свою безопасность, за профессиональный отвод беды то есть, вы жизнь попортили? А квалификация-то! По себе сужу, лихо! И главное, неизменно в стороне остаетесь, вот что чудно! Та же Лариса, как оклемается, успокоится немного, опять к Илоне побежит, и опять рано или поздно та предречет ей через темное зеркало несчастье, от которого можно избавиться заранее, заплатив хорошие деньги. Красиво. Вошли в доверие, обеспечив сдачу экзамена, а теперь страхом заставили окончательно в себя поверить. Не стала я спрашивать Ларису, заплатит ли она в следующий раз, знала — так и будет. Наверняка!
Увлекшись такими мыслями, я едва не проскочила на красный свет на одном из центральных перекрестков, попятила машину, сердито обруганная сигналом вишневого «Опеля», чертыхнула себя за невнимательность. Дальше ехала, стараясь больше не увлекаться мыслями.
За образцовость в соблюдении правил дорожного движения меня и остановили. Из окна милицейского бело-синего «Форда», обогнавшего мою машину без соблюдения правил, высунулась рука с полосатым жезлом и помахала им в воздухе. Пришлось останавливаться. Что от меня надо служителям правопорядка на этот раз?
Служители из «Форда» выходить не торопились. Привыкли, видно, что к ним спешат, протягивая документы.
Я вышла из машины, облокотилась на нее и ждала продолжения, радуясь хорошей погоде. Понятно, по рации гаишник разговаривает, видно отсюда, потому и не выходит. Чем я его заинтересовала?
Ну, вот и он. Мужчина — хоть куда. Особенно усы. Это тебе не трехдневная «грязь» над верхней губой. А без формы он смотрелся б еще лучше.
— Старший инспектор ГИБДД капитан Ивантеев, — представился привычной скороговоркой, небрежно вскинув руку к козырьку фуражки, — ваши права, пожалуйста.
Вот такое обхождение для меня приемлемо. А то как вчера — «давай, давай!», — вспомнить противно!
Я улыбнулась и полезла за сумочкой, и, пока ее доставала, он рассматривал мои ноги. Понравились они ему, а как же иначе? Даже не сразу глаза перевел на протянутую мной розовую карточку и техпаспорт. Пристроив на плечо сумку, встала рядом и поинтересовалась:
— За что, капитан Ивантеев, вы меня остановили?
— А вы торопитесь? — весело осведомился он, листая странички. — Должность у меня приятная, — и замолчал, дойдя до чего-то интересного.
— Нравится? — подыграла я ему, приветливому.
— Очень. Могу остановить красивую женщину и поговорить с ней немного. И узнать, как зовут — проблем нет…
Демонстрируя подтверждение этой возможности, он потряс в воздухе документами и вернул их мне. Даже вздохнул с сожалением, когда я бросила их в сумку, и совсем уже было собрался козырнуть на прощание, как рядом притормозил милицейский «жигуль», и серая, как кусок туалетной бумаги, рожа, высунувшись из окошка, прокричала начальственно:
— Жорка, досмотри машину, приказ помнишь?
Капитан помедлил, не желая так резко менять тон и становиться служакой, но «жигулевская» дверца щелкнула, из нее показались колено и плечо с майорским погоном, и Жорке Ивантееву ничего не оставалось, кроме как, нахмурившись, потребовать от меня:
— Гражданка, приготовьте машину к досмотру!
Это уже из области «давай, давай!».
— Смотрите, — покорилась я и отошла в сторону, чтобы не путаться под ногами.
Майор и капитан вдвоем сунулись к багажнику, открыли его и на удивление упорно занялись перебиранием всякой всячины, накопившейся там за лето. Ах, если б не нанесло этого СТРОГОГО начальства, ехать мне сейчас и вспоминать с улыбкой веселого гибэдэдэшника. Проверяют-то как! Тоже мне, террористку нашли с бомбой за…
У меня аж колени подогнулись! А обкрученная проволокой взрывчатка? Забыла я про нее напрочь, а значит, она до сих пор где-то в салоне, на полу валяется. Все, Танечка, финиш! И хорошо, если финиш только на сегодня. Объясняться будет непросто и придется уже не здесь. Тьфу ты, дьявол!
Боком, по-крабьи, но с оленьей грацией я отошла на тротуар, к пестрой, спасительной для меня толпе прохожих.
Может, не найдут? Утомятся горой барахла в багажнике и к проверке салона отнесутся формально? Отойду-ка я в сторонку, чтобы меня заметно не было ни с первого, ни со второго взгляда, и посмотрю оттуда, как будет обстоять это дело в итоге. Вот, к примеру, в ту телефонную будочку спрячусь.
Облюбованная телефонная будка стояла на примыкающей улице, метрах в пятидесяти от места событий, в хорошей тени деревьев сквера. Мне оттуда все будет видно как на ладони, а для того чтобы углядеть в ней меня, ментам придется проявить максимум внимания.
Если они что-нибудь найдут, то я сразу пойму это по их поведению и скромно ретируюсь на все четыре стороны. На три. Потому что их сторона для этого не подходит. А как выручать машину с автостоянки, куда ее обязательно отгонят, и как оправдываться — соображу после, в более свободную минуту. Сейчас же у меня все время — занятое. Самопрядов заждался уже своего паспорта.
Не оглядываясь, очень уверенно я пересекла людской поток и, войдя в тень улочки, заспешила к телефону. Ну, позвонить вздумалось женщине, пока милицейские специалисты трудятся над ее машиной, это так естественно.
Я, войдя в образ, даже жетончик в сумке нашарила, в прорезь опустила, сняла трубку и взялась нажимать на кнопки, дергая рычаг всякий раз, как набор срабатывал. И поглядывала, не забывала, на дела этих трудяг. «Девятка» теперь еще и с разинутым капотом стояла. Когда же они салоном займутся? И когда обеспокоятся моим отсутствием? Скучно становится. А что я, собственно говоря, время-то теряю!
— Алло? — после первого же гудка ответил мне густой и незнакомый мужской голос.
— Чекменева позовите, пожалуйста.
— Кто его спрашивает?
Вот это вопрос, хорошенькое дело! По этому, Костиному, спортзальному номеру мне еще никогда так
