Да. Что мне нравится в нашей манере съемки, так это то, что она ничего не объясняет, — знаете, обычно оператор дает крупный план, как бы желая намекнуть зрителям: настал напряженный момент. Или еще: когда герои разговаривают, мы обычно видим только лицо говорящего. А в моем фильме мне нравится, что зрителям предоставляется свобода выбора: они сами могут решать, на что обращать внимание, а на что — нет. Ведь порой персонаж, который не говорит, а слушает другого, гораздо интереснее и важнее, чем его собеседник. В этом случае вы сами выбираете, за кем наблюдать. Мне кажется, именно поэтому сцена в кинотеатре вышла такой удачной. Вы не видите, что за фильм смотрят герои, вы видите только их лица, и в конце концов начинаете следить за их реакцией на фильм и друг на друга, и это работает — вам становится смешно.
Да, я вырезал некоторые сцены из первой части. Например, там была потрясающая сцена, своего рода представление зрителям главного героя, Уилли; он встречает на улице продавца фруктов и пытается сыграть с ним на деньги. Он предлагает ему на спор перебрасывать разные фрукты через крышу дома. Сперва продавец злится и говорит: «Так ты будешь что-нибудь покупать или нет? Я не собираюсь швырять свои фрукты через крышу». Но в конце концов Уилли удается каким-то образом его убедить, и вот уже они вместе бросают фрукты и делают ставки. Но эту сцену пришлось вырезать, потому что мне показалось, что она торопит события. Зрители сразу узнают слишком много о характере Уилли. А я хотел, чтобы Уилли раскрывался постепенно, в общении с Евой. Мне эта сцена очень нравилась, но пришлось ее убрать. Еще была сцена с Евой на вокзале, когда она уезжает в Кливленд, — этот фрагмент я тоже вырезал. Она очень красиво снята, но для развития сюжета ничего не дает. Было еще несколько сцен, которые мы вырезали, но их было немного.
Да, после съемок. Он [Лури] писал музыку к первой части фильма, когда я монтировал эту часть, а потом мы вместе накладывали саундтрек на изображение. У меня уже были идеи, какая музыка будет сочетаться с той или иной картинкой. А когда Джон писал музыку ко второй части, то у него уже была дома черновая версия фильма на видеокассете, и он писал саундрек к определенным сценам.
Нет, там играет струнный квартет и альтовые дуэты. Музыкантов нашел Джон. Они играют в разных ансамблях, это Джон собрал их вместе.
Мне кажется, они стали прочнее. Во время съемок у нас не раз возникали конфликты, потому что Джон не из тех людей, которые позволяют собой руководить. Он полностью контролирует все, что происходит у них в группе. Он пишет все композиции для
Тяжелее всего было в Кливленде — было очень холодно. Помните ту сцену у озера? Тогда температура опустилась чуть ли не до минус тридцати и был сильный ветер.
Да, точно.
Да, было забавно, когда мы снимали последние кадры, — мы сделали три дубля этой сцены у озера, и когда я завопил: «Снято!» — актеры просто пулей вылетели из кадра и понеслись к машине, потому что холод был невыносимый. Это все осталось в «потоках», там видно, как они бегут. Но тяжелее всего нам пришлось во Флориде, потому что актеры и вся съемочная группа жили в одном мотеле, и там было всего четыре комнаты. Мы разместились по трое в комнате, актеры не могли даже порепетировать в одиночестве. У нас не было машин, чтобы просто куда-нибудь уехать, когда в этом была необходимость. В таких условиях работать было трудно.
Ссор было много, но съемочный процесс они не срывали. Просто осложняли его. Я был к этому готов, мы продолжали работу. Я был в положении погонялы и эксплуататора, потому что мне нужно было снять фильм, времени в обрез, денег — тоже, съемки расписаны по минутам, каждый съемочный день спланирован заранее. Конфликты, конечно, добавляли лишних проблем, но никогда не срывали съемок.
Вообще-то я считаю, что работа режиссера с актерами и со съемочной группой — это соприкосновение еголичности с личностью каждого участника этого процесса. Если контакт найден, значит, можно сотрудничать. Мы с актерами всегда все решаем вместе, хотя порой я могу быть настоящим диктатором. Кому-то ведь надо выстроить четкий план съемок и следить за его выполнением, так что я полностью отдаюсь работе; главная задача для меня — снять фильм как можно лучше. Но, принимая решения, я не отказываюсь от своих предпочтений, не подавляю в себе личность.
Свой первый полнометражный фильм, «Вечные каникулы», я снял в семьдесят девятом. До этого я снял несколько фильмов в киношколе Нью-Йоркского университета, это были учебные работы.
Только один из них я доснял до конца. Это фильм, в котором меня занимали в основном формальные моменты; его однажды показали в Музее современного искусства. Другой фильм называется «Синестезия», его показывали в «Таймс-сквер-шоу», кажется в 1981 году. На самом деле это были лишь эскизы к фильмам, я бы не хотел, чтобы они шли на экране. Тот фильм, премьера которого была в Музее современного искусства, был, можно сказать, целиком снят на музыку Генри Коуэлла, это пьеса для ударных, написанная в 1934 году.
Главного героя в этом фильме сыграл мой друг Крис Паркер, и сюжет фильма частично основан на событиях из жизни самого Криса. Мы просто выбрали — у меня было много идей, мы выбрали самое главное и выстроили сюжет. Он довольно размыт; речь в фильме идет о молодом бродяге. Ему шестнадцать лет, он бросил школу, у него нет ни работы, ни крыши над головой. Он бесцельно слоняется по городу и знакомится с такими же, как он, маргиналами.