«украшен» столь узкими окнами, что можно было принять их за бойницы какой-нибудь современной крепости.
Впрочем, насколько мне было известно по рассказам тетушки, данная ветвь на прочном дереве власти была скорее декоративной и конфликт между областной администрацией и думой в этой области мог разве что присниться в кошмарном сне какому-нибудь политику.
С пропусками возникла небольшая заминка. Мы с Леонидом Борисовичем минут десять простояли в холле, пока мрачный дежурный прозванивал по телефону депутата и медленно заполнял бланки.
— Это раньше, в начале девяностых, тут мог каждый гулять, как ему вздумается. Один мой знакомый даже использовал здание облдумы в качестве единственного в этих краях бесплатного туалета, — сказал переминающийся на каблуках Симбирцев.
Когда нам вручили пропуска, мы поднялись по главной лестнице на второй этаж и прошли по трижды заворачивающемуся налево коридору в кабинет с табличкой, на которой значилась фамилия Бурденко А. Н.
— Вот и наш демократ, — обернувшись ко мне, произнес шеф, нажимая на ручку двери. — Только ничему не удивляйтесь…
Симбирцев вошел без стука. Леонида Борисовича ожидали.
Из-за стола поднялся грузный мужчина лет сорока. Он был одет в очень дорогой костюм с перламутровыми пуговицами. Когда Бурденко протягивал руку Симбирцеву, я заметила бриллиантовые запонки, а на его запястье массивный золотой браслет.
— Тютелька в тютельку, — кивнул хозяин кабинета в сторону напольных старинных часов с потемневшими от времени пастушками на корпусе.
Часы с хрипом сыграли какую-то заунывную мелодию, имитируя клавесин.
— Четыре косых твердыми, — с удовольствием сказал Бурденко, поглаживая тронутый прозеленью металл. — Сначала хотел почистить, но потом решил: пусть так остается. Сразу видно, что ценное старье.
Кабинет депутата был под стать его хозяину, такой же массивный и такой же неуклюжий. Громоздкий стол из черного бука с толстыми витыми ножками занимал половину пространства комнаты, а кресла с изогнутыми спинками и красными бархатными сиденьями, казалось, были контрабандой вывезены из какого-нибудь королевского дворца.
В довершение интерьера в углу справа от входа висела потемневшая икона четырнадцатого века с окладом, позолоты которого хватило бы на целый иконостас в кафедральном городском соборе.
Судя по развешанным на стенах цветным портретам, господин Бурденко принадлежал к депутатам демократической ориентации.
Неизменный президент с лицом строгого и вдохновенного дедушки, расположенный на стене за письменным столом хозяина кабинета, упирался своим взором на посетителя сразу с порога, как бы спрашивая у него: «А ты, понимаешь, поддерживаешь реформы?»
Слева красовался новенький премьер с автографом в правом нижнем углу, справа — академик Сахаров, впрочем, без автографа.
Присмотревшись, можно было заметить Гайдара, засунутого между шкафом и тумбочкой.
— А кто это с тобой сегодня? — наконец заметил меня Бурденко.
— Мой новый референт, — коротко пояснил Симбирцев, не без удовольствия глядя на приятно удивленного депутата. — Познакомьтесь, пожалуйста.
— Андрей… Николаевич, — глаза Бурденко сразу стали какими-то маслеными.
— Евгения Максимовна, — пожала я его руку. Депутат попытался задержать мою ладонь в своей чуть дольше, чем положено при первом знакомстве.
— Значит, Женя, — проговорил Бурденко, когда я освободилась от его пожатия.
В детстве меня слегка коробило мое имя — Женя. Не то мужское, не то женское.
Если учесть, что у меня была приятельница Саша и мы обе были похожи на мальчишек — короткая стрижка, штанишки, и по повадкам — бойкие, подвижные, бесстрашные, — то неудивительно, что мой пол для окружающих был как бы под вопросом.
Однажды наша с Сашей прогулка закончилась грандиозным скандалом. В тот теплый летний денек мы с подружкой бесцельно слонялись по городу и облюбовали для игр один из двориков.
Углубляясь все дальше и дальше, мы перемахнули через забор и оказались на зеленом лугу, заставленном какими-то непонятными предметами.
Здесь были шалаши, палатки, длинные змеящиеся окопы, строения неизвестного нам назначения — короче, идеальное место для игры. Как позже выяснилось, мы проникли на территорию хозяйственного блока в расположении одной из секретных воинских частей.
Сначала на нас не обратили никакого внимания, но когда я «расстреливала» Сашу из изрядно проржавевшей гаубицы — стояла там какая-то развалюха еще со второй мировой, — поднялась настоящая паника.
На нашу беду, как раз в это время приехал важный московский начальник с инспекцией.
Нас, понятно, это ни капельки не волновало, и мы с Сашей, одурев от азарта, как две бешеные собаки носились по двору, то прячась за сараи, то прыгая по крышам гаражей, то забираясь в такие укромные уголки, где нас не сразу могли обнаружить.
Разъяренный полковник Генштаба стоял посреди огромного плаца и что есть мочи орал на местных вояк, требуя немедленно изловить мальчишек.
На нашу поимку были брошены два взвода. Надо сказать, что с этой задачей они справились за полчаса, но нервы мы им изрядно потрепали.
Уже потом, когда двое солдат вели нас к начальству, стиснув за хрупкие плечи железной хваткой, Саша расплакалась. Я, наоборот, сохраняла спокойствие, зная, что все обойдется.
Впрочем, сильных переживаний хватало не только у нас с Сашей.
Когда нас привели перед ясные очи столичного гостя, то я подумала, что полковника хватит инфаркт. Когда он узнал, что вся часть гонялась за двумя девчонками, то покраснел, как переспелый помидор, и долго хватал ртом воздух — наверное, пытался найти нужные слова.
Потом инспектор выяснил, что я — дочь генерала Охотникова, и слегка поостыл. Мой отец пользовался большим влиянием не только в Приморском крае, и устраивать скандал полковник не решился.
Не без труда был найден приемлемый выход из создавшейся ситуации.
Поскольку график инспекционного визита по нашей с Сашей милости полетел к чертям, решено было представить все случившееся как внеплановые учения по отражению нападения вероятного противника.
Нас с Сашей записали как «вражеских десантников», канцелярия задним числом разработала план военной игры, которая только что имела место, начальник части получил, кроме выговора, еще и благодарность за внедрение новой практической методики, так что две эти бумаги как бы аннулировали друг друга.
И, наконец, когда ординарец к вечеру доставил меня домой, отец сначала долго хмурился, потом долго смеялся и наконец, отловив по телефону инспектора, пригласил полковника к себе в гости. Дома был устроен настоящий банкет, и на этом инцидент был исчерпан.
— …Эх и везет же тебе по жизни на баб, Ленчик, — покачал головой Бурденко. — Да такого референта хоть сейчас на подиум нижнее белье рекламировать. Верно я говорю, Женька?
Несмотря на то, что депутат искренне восхищался моей внешностью, я, как существо разумное, в рассмотрение не принималась.
В его глазах я была всего лишь дополнением к богатству Симбирцева, которое можно демонстрировать знакомым наподобие старинных часов в кабинете депутата или нового автомобиля.
— Так что там насчет наших дел? — решил перейти к делу мой босс, видя, что депутат слишком долго рассматривает мои ноги.
— Дел?
