классиков с попыткой найти там ответ. Но, как я поняла из уроков литературы, классики и сами особенно не знали толком, что делать. А вечный совет моей бабушки, что надо «снять штаны и бегать», был несколько неуместен в свете происходящих вокруг нас событий.
Поэтому мне не оставалось ничего, кроме как пожать плечами и участливо поинтересоваться, что случилось с моим гостем такого, чего он никак не мог предвидеть.
— Она обвиняет меня в том, что я убил Михаила, — простонал он, не отнимая от лица рук, — она считает, что я задавил его. Понимаете?
Я поняла. Ситуация действительно выглядела отвратительной. Тем более что он вполне мог быть подозреваем в этом.
Во-первых, он запросто мог проследовать за нами и, подождав некоторое время, нанести удар. Поскольку у него имелся мотив, то вполне логично было заподозрить его в убийстве.
Во-вторых… Впрочем, все предположения разбивались об одно доказательство его невиновности — он знал, что за его женой следят. А это значило, что если бы он и хотел убить, не стал бы вызывать меня, а выследил бы все один, зачем ему лишние свидетели?
Человек, сбивший Михаила, не знал, что их видят. В состоянии аффекта он тоже не находился, так как все было рассчитано до мелочей. И выполнено с таким самообладанием, что оставалось только позавидовать.
Кажется, он плакал. Тихонечко и по-детски. Вернее, по-щенячьи поскуливая. Я сделала вид, что не заметила этого.
— Извините, — прошептал он, — просто столько всего навалилось…
— Ничего, — кивнула я ему ободряюще, — только нам с вами некогда заниматься плачем Ярославны. Давайте постараемся все проанализировать.
— Хорошо, — сказал он. — Вы ведь мне поможете, Таня?
Ну что я могла поделать? Передо мной сидел отчаявшийся, постаревший человек, и, как ни крути, помочь ему могла только я — мне пришлось согласиться на дальнейшее расследование.
Конечно, первым делом я попыталась связаться с Алиной. После моих долгих телефонных уговоров она все-таки разрешила мне приехать. Чернецов поведал ей, что нанял меня для расследования. Это было глупостью с его стороны, поскольку Алина была довольно умной и быстро смекнула, что именно я и являюсь той «сволочью», которая подглядывала за ней в дверную щелку по просьбе ее мужа.
Вполне естественно, что я не вызвала у нее симпатии. Холодная приветливость Алины убивала наповал, выглядело это примерно так: «Я, конечно, поговорю с вами из вежливости, но не рассчитывайте на многое».
Я сделала несколько попыток добиться хоть какого-то контакта, но все было тщетно. Фактически Алинино поведение говорило об отказе разговаривать. На все интересующие меня вопросы она или отвечала, сжав зубы, односложно и не очень внятно, или просто пожимала плечами. Наконец ей прискучила эта игра, и она совершенно невежливо встала, всем видом показывая мне, что аудиенция закончена.
И все-таки мне удалось узнать пусть немного, но кое-что полезное. Во-первых, я узнала адрес жены Михаила. Во-вторых, крайне нелюбезно, но все-таки Алина сказала, что последнее время он чего-то очень опасался. Она даже рекомендовала ему обратиться к психоаналитику, но он сказал, что это здесь ни при чем — просто ранее он ввязался в историю… Тут он оборвал речь на полуслове, и больше они к этому не возвращались.
Про историю их отношений она отказалась особенно распространяться, но я поняла, что они вместе учились в художественном училище, влюбились, но не поженились, а даже наоборот — поссорились, причем так глупо, как это свойственно только очень молодым и горячим натурам.
Предлог для ссоры был из серии «ты меня не понимаешь» и перерос в глобальный конфликт так незаметно и прочно, что бедный Михаил с горя сел на иглу, в чем ему очень помогла его нынешняя супруга, работавшая медсестрой и питавшая к нему пламенную страсть, позже он на ней женился. Алина тоже вышла замуж, и они очень долго друг друга не видели. Встретились случайно, на какой-то выставке. И прежняя любовь вспыхнула с новой, еще более сокрушительной силой.
Обычная история. Таких много.
Так что, вытянув клещами из Алины все, что можно, я отправилась дальше. А именно — к той самой супруге Михаила.
Я вошла в изрядно заплеванный подъезд, в очередной раз порадовавшись, что в моем доме нет мусоропровода. Потому что в этом доме он был, о чем свидетельствовали горы мусора на каждом этаже, и от запахов, царящих здесь, можно было навечно потерять аппетит. В лифте, призванном отвезти меня на требуемый девятый этаж, тоже было муторно находиться. Во-первых, наши лифты уже давно используются исключительно как общественные туалеты, а во-вторых, они почему-то так дребезжат и скрипят, что сразу становится страшно, что сейчас ты либо застрянешь между пятым и четвертым этажами и окажешься замурованным и вынужденным терпеть зловоние довольно долгое время, либо и вовсе полетишь вместе с лифтом в шахту, не успев ни с кем попрощаться.
Поэтому, когда он все же остановился со страшным шипением, заставившим меня заподозрить, что это еще не все, может быть, он решил взорваться напоследок, я вздохнула с облегчением. Злодейский лифт распахнул свою утробу, и я оказалась временно для него недосягаема.
Отыскав взглядом нужную мне дверь, я направилась к ней.
Лена Полянова до недавнего времени старательно производила вид очень счастливой и благоустроенной женщины. Внезапная смерть мужа разозлила ее так же, как все, что он последнее время делал, будто нарочно стремясь лишить ее столь тщательно выработанного имиджа.
Имидж для Лены был важнее всего на свете. Именно из-за него она когда-то вышла за Михаила замуж — как раз в стране вовсю шла перестройка, и в моде были музыканты, художники и прочие неформалы. Михаил на роль неформала идеально подходил, в ту пору носил волосы ниже плеч и хранил во взгляде ницшеанскую отрешенность. Правда, когда они познакомились, он сходил с ума от своей столь же неформальной однокурсницы, и первое время Лене приходилось выслушивать долгие откровения по поводу космической страсти к «единственной женщине, которая заслуживает поклонения». К счастью, «единственная женщина» очень скоро отошла в разряд воспоминаний юности — не без стараний умненькой Лены, сумевшей тактично объяснить Михаилу, что толку от подобных женщин в жизни мало, одни неприятности, причем она сумела восстановить Михаила против предмета его воздыханий, неумеренно восхищаясь этим предметом, не забывая при этом намекнуть, что эта женщина просто не понимает богатства души Михаила, всем своим видом показывая, что уж Лена-то в состоянии оценить Михаила по достоинству.
Очень скоро деятельность ее принесла результаты — Михаил и Алина поссорились именно на почве непонимания, и Михаил сначала ходил гордый собой, а потом… Поняв, что ссора явно затянулась и Алина даже не собирается появиться перед его очами, он начал метаться по жизни в попытках найти забвение от обрушившегося на него горя. Услужливая Лена и здесь ему помогла — благо что работала она в психиатрической клинике медсестрой, — и в жизни Михаила появились так называемые «колеса», завершившие Ленины труды по распаду личности. Уже через год Михаил был раздавлен и готов на все. Лена взяла его за руку и, намекнув, что как-то раз он обещал на ней жениться, отвела его в загс, где их замечательный союз был скреплен, причем Михаил был вполне доволен, поскольку Лена казалась ему свободной эмансипированной женщиной. Правда, на свадьбе, устроенной Лениными родственниками, он всплакнул, вспомнив об Алине, и сравнил ее и Лену не в пользу последней — но поезд ушел.
Через очень короткое время Лена сообщила, что беременна, с «колесами» было покончено, а в жизни Михаила появилась прелестная девочка, существование которой Михаил расценил как Божий дар, а Елена на время была приравнена к Богородице.
Какое-то время он был счастлив. Только Елену его счастье не обрадовало. Во-первых, Елена была отодвинута на второй план, а это ее не устраивало. Она и так уже натерпелась от Алины, и теперь то, что появилась такая женщина (пусть даже ее собственная дочь), занявшая все воображение Михаила, доводило ее до исступления.
