Расчет Люси оказался верен, Любка не захотела, чтобы информация от Лепнина шла через охранника. Уже спустя пару минут она выскочила из дверей больницы.
– Тебе чего? – рявкнула она на Люсю.
– Поговорить, – гладко проворковала та.
– Денег, что ли?
– Ага. На выпивку. А я тебе кой-чего скажу за это.
Продолжая ворковать, Люся подвела Любку к машине. Мини-купер притаился в подворотне, на него не падал свет фонаря, не выходили окна. Улица была пустынна. Медсестра стояла спиной к машине, из которой неожиданно выскользнул Вася. Любка попыталась обернуться на шум, но грязная рука Васи уже зажала ей рот. Люся мгновенно подтолкнула жертву в раскрытую дверь машины, и, когда подоспела я, медсестра уже мычала на заднем сиденье с мешком на голове. Руки и ноги ее были связаны. Не комментируя работу своих подопечных, я завела машину и помчалась по ночному городу.
Возле кладбища выволокли сопротивляющуюся жертву, поставили на ноги.
– Пойдешь сама, – дойдешь без переломов, – изрек Вася жутковатым голосом, – будешь сопротивляться – захрустят твои белые кости в наших щупальцах.
Голова в мешке часто закивала, и мы повели пленницу по кладбищенским тропинкам по направлению к часовне. По дороге, чтобы не создавать гнетущую тишину, Люся комментировала происходящее:
– Ведем мы тебя, голуба душа, по кладбищу. Здесь ты и останешься. Теперь это твое новое место жительства. А что? Ничего, со многими случается. Не хочешь? Матвей Васильевич тоже не хотел, а пришлось. Ты была его ангелом смерти, мы – твоими. Видишь, как тебе повезло? У тебя нас много.
Я проводила их до часовни. Вася завел пленницу внутрь и тут же вернулся. Я в последний раз проинструктировала своих помощников, строго-настрого запретив устраивать какое-либо членовредительство. Впрочем, на этот счет можно было и не волноваться, в этой парочке бомжей совершенно не наблюдалось никакой агрессии, что было даже как-то странно: жизнь их так потрепала, что они просто обязаны были обозлиться на весь белый свет.
Только сейчас я поняла, как устала. Навалилось все: физическое утомление от трудового дня, эмоциональное опустошение от только что выполненного дела, заканчивающаяся бессонная ночь. Не помню, как я добрела до машины, удивляюсь, как не уснула за рулем. Я просто обязана была поспать несколько часов перед новой встречей с Любкой.
Сон мой был тревожным и коротким. Вернулась я на рассвете, а уже в семь часов открыла глаза и поняла, что уснуть не смогу. Но бодрости короткий сон не принес. Я спустилась на кухню, сварила себе, по возможности, самый крепкий кофе, который только была способна выпить. И, кажется, переборщила. Сегодня любимый напиток казался слишком густым и отдавал хинной горечью. Но выпить его было необходимо, чтобы проснуться. Я перелила вязкую жидкость в большую чашку, щедро плеснула молока. Теперь пить можно.
«Лекарство» подействовало, в голове потихоньку прояснялось, эпизоды сегодняшней ночи возникали перед глазами и сами встраивались в картинку, как детские пазлы. Скоро я поняла, что смогу ехать. Гримироваться не стала, просто скажу Васе и Люсе, чтобы не снимали повязку с глаз медсестры. Спустя час я была на кладбище. Любка сидела с завязанными глазами в углу кровати, словно зверь, пробравшийся в курятник и понявший, что его отсюда не выпустят.
– Вас зовут Люба, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла я, немного понизив голос, – не отвечайте и ничего не говорите. Слушайте меня. Недавно вы убили человека. Очень хорошего человека. Вы сделали это ради денег, даже не задумываясь о том, что творите. Поэтому с вами произойдет то же самое. Вы отняли жизнь, значит, должны потерять свою.
– Я не хотела. Он меня заставил. Это не я виновата. Я знаю, вы ищете заказчика. Если я скажу, кто поручил убить старика, вы меня отпустите?
Соблазн был велик, но отступать от намеченного плана я не собиралась. Она и так все мне скажет. Надо только совсем немного подождать. И сказать она должна не ради спасения собственной жизни.
– Нам не интересен заказчик, – равнодушно ответила я, – он не забирал чужой жизни. И вряд ли стал бы убивать старика, если бы ему не попалась ты.
Любка завыла, раскачиваясь из стороны в сторону, я терпеливо ждала, когда ей надоест. Как только тон завываний стал не так резать слух, я продолжила:
– Казнят тебя на рассвете. Не бойся, тебе не будет больно. Как не было больно Матвею Лепнину. Мы не будем жестоки, мы просто точно так же, как и ты, введем тебе воздух в вену. Это будет смерть от острой сердечной недостаточности. Никто ничего не узнает.
– Узнают! Вас найдут и посадят! – провыла она, впрочем, без особой экспрессии. Быстро ломается. Это хорошо.
– Сама понимаешь, что говоришь чушь. Только один патологоанатом в городе сможет определить верную причину смерти от воздушной эмболии. А его нейтрализовали.
– Это не я! Это правда не я!
– Знаем. За него ответит другой человек. Итак, на рассвете.
Больше я не сказала ни слова, остальную работу должны были завершить за меня Вася и Люся. В чем заключалась их функция? В подготовке ее к смерти. Страшных байках о гниющих трупах, рассказываемых, будто друг другу, подробном описании мук, которые испытывает человек на пороге смерти, ужасах ада, служители которого уже стоят за порогом часовни, ожидая ее грешную душу. Я дала им направление, а уж мысль должны были развить они сами. И я была на двести процентов уверена, что сделают они это гораздо лучше меня. Фантазия Васи и Люси была безгранична, когда они что-то сочиняли, то сами верили в сочиненное. А так как уже не первый год обитали на кладбище, то и соответствующей тематикой владели виртуозно. К тому же рассказы их были полны той детской искренности и образности, которую обычно постесняется использовать в лексике взрослый образованный человек. Поэтому они и были наиболее убедительны.
Собственно говоря, я не знала, сколько продержу в часовне медсестру-убийцу. И фраза «на рассвете» не означала «завтра». Решить это должны были мои помощники.
Глава 8
Передав свою подопечную с рук на руки кладбищенским бомжам, я занялась парнем, мысли о котором давно не давали мне спокойно уснуть. Умельцем и алкоголиком Вовой. Даже если исключить тот факт, что к повреждению шланга он не имеет никакого отношения, то проникновение в квартиру Лепнина и попытка найти дневник говорили о многом. Этот тип точно знал заказчика и мог назвать мне его имя. Рисковала ли я? Конечно. Как я уже упоминала, приемами восточных единоборств я не владела, противостоять взрослому мужику не могла.
Но что-то подсказывало мне, что Вову не стоит так уж опасаться. Не зря же он так шустро удрал из квартиры, не завершив начатое, хотя легко мог расправиться со мной. Он напоминал мне недалекого ума шестерку, который способен на большую гадость, если только эту гадость ему кто-нибудь поручит. Вряд ли он когда-нибудь сидел в тюрьме, вряд ли пошел бы на прямое убийство. Нет, подрезать газовый шланг – это пожалуйста, а вот задушить, например, девушку собственными руками…
На всякий случай я подстраховалась. Позвонила Марте и рассказала о планируемой вылазке. Сказала, что буду скидывать ей эсэмэски каждые тридцать минут, если в определенное время какая-то из них запоздает, Марта должна будет вызвать милицию. И «Скорую помощь». Или труповозку. Расчет мой был не на то, что меня вовремя спасут, а на то, что хотя бы легко вычислят моего убийцу. Впрочем, до этого доводить я не собиралась.
Недолго думая, взяла на вооружение образ роковой женщины: черный парик, почти черные линзы, грубоватый откровенный макияж. В объемный карман куртки положила пистолет-зажигалку, прекрасно имитирующий настоящий «макаров» даже по весу. На хитроумные комбинации не было времени, поэтому я просто узнала у уже знакомой мне бабы Нади его адрес, прихватила связку отмычек, подаренную мне известным в городе авторитетом, набрала номер домашнего телефона Вовы.
– Скажите, вы – Вова? – произнесла елейным голоском. И, дождавшись утвердительного ответа, стала жаловаться на кран, который днем гудит, а ночью капает.
Вова обещал тут же подойти, я назвала первый пришедший в голову номер квартиры и стала ждать. Из окна машины видела, как он выскочил из своего подъезда и зашел в соседний. Времени было мало, и я
