для Юрия Ростова, так что закономерные для бизнесмена удары судьбы не воспринимались Юрой как трагедия. Теперь он знал, что способен вынести многое, кроме, пожалуй, потери близких. А близкие, мама и Светка, были всегда рядом.
– Почему вы и сейчас иногда пользуетесь коляской? – не удержалась от не совсем деликатного вопроса я. – Насколько мне известно, если парализованный смог встать на ноги, ему не рекомендуют расслабляться?
– Привычка, – хитро улыбнулся Юра, – когда я только начинал, коляска выдавала во мне человека жалкого и немощного. Если сейчас мне требуется ввести в заблуждение будущего партнера или конкурента, я пересаживаюсь на коляску. Человек волей-неволей смотрит на меня свысока, чувствует свое превосходство, теряет бдительность. Тут-то я его и беру. Тепленьким. Впрочем, иногда я пользуюсь коляской для скорости. С палочкой я передвигаюсь медленнее. А вообще, вы правы. Стоило мне встать на ноги, как захлестнули заботы, совсем не осталось времени на реабилитацию. Мама ругается, Светка пилит, а я, вместо того чтобы хотя бы час в день позаниматься на тренажере или полежать на столе массажиста, по делам мотаюсь. Ну, ничего, вернусь домой, устрою себе тайм-аут.
– Вы его заслужили, – тихо уронила я.
– Знаете, до этого момента, несмотря на то что все складывалось в моей жизни более чем удачно, мне незнакомо было чувство безмятежности. Как бы хорошо все ни складывалось, подсознательно я считал, что все это временно, что придет кто-то более сильный и жестокий и заберет у меня все, что я создал. Заберет, втопчет в грязь, разрушит. Смешно сказать, я войны боялся. О землетрясениях думал. Мне пожары снились. Я старался не принимать снотворное, но стоило выключить свет в спальне, как сон улетал прочь, а я лежал и представлял, как от меня уходит Светка, тяжело заболевает мама, отнимают дело, попадает в беду сын. Из-за этого я иногда даже срывался на тех, кого люблю, незаслуженно обижал их, позволял себе повышать голос на ни в чем не повинных подчиненных. И только здесь, в Горовске, я стал спать хорошо.
– Может, просто вам полезен здешний воздух? – лукаво улыбнулась я.
– Первые несколько недель он был мне вреден. Спать я стал через некоторое время после встречи с вами. И с Алкой.
– У вас осталось какое-то чувство к ней?
– Вы ее видели? – ответил он вопросом на вопрос. – Какие чувства может вызывать это жалкое создание? Просто в моей памяти она оставалась все той же гордой, злой, непокорной девочкой, а вчера я увидел раздавленную жизнью тетку.
– Вы сказали им, что все неприятности, свалившиеся на них, валились по вашему заказу?
– Конечно. Да этого и не требовалось. Когда Дударев понял, что Юрий Ростов и Юра Бобров – один человек, он и сам обо всем догадался. Он ухитрился дважды сделать смертельным врагом одного и того же человека, не ведая об этом. И Бобров скорее всего так и не собрался бы встретиться с ним вновь, если бы Гарри не поднял руку на сына Ростова.
– У него может возникнуть соблазн отомстить.
– Не возникнет. Дай бог, со своими проблемами справиться. К тому же ты работала аккуратно, доказать ничего нельзя. А если кто-нибудь из них опять захочет потягаться со мной силами, буду только рад. Теперь меня голыми руками не возьмешь.
– Играете с огнем, – предупредила я.
– Ты тоже, – парировал он, – однако ни за что не променяешь свою жизнь на жизнь какой-нибудь домохозяйки. Я прав?
– Вот, слушай, – растолкала меня Алина на рассвете, – в связи с мировым финансовым кризисом денег на исследование акватории Арктического океана у нас нет. А надо на это дело приблизительно два с половиной миллиарда долларов. Если я их найду, точнехонько к началу Олимпиады в Сочи мы не просто расширим границы шельфа, но и проведем поистине неоценимые для всего будущего человечества исследования! Только искать деньги надо быстро, программа займет четыре года, если протелимся, то к началу Олимпиады не успеем. А это очень важно.
– Почему это важно успеть именно к началу Олимпиады?
– Потому что наши завоевания и победы на полюсе вдохновят спортсменов, им будет стыдно отставать от полярников, и они всех победят. Ты, случайно, не знаешь, как создать благотворительный фонд по сбору денег на полярные исследования? Нет? Тогда пойду в Интернете посмотрю. Да, если у тебя есть знакомый полярник или ученый-океанолог, скажи. Мне позарез нужно с ним встретиться. Только учти, он должен быть мужественным и с бородой, а не каким-нибудь там хлюпиком с папочкой под мышкой. И не смей говорить, что я каждый день меняю свои увлечения. А то я тебе поверю, решу, что это правда, разочаруюсь в себе и впаду в глубокую меланхолию. Представляешь, как тошно будет жить со мной полярникам в одной палатке? Ну? Чего ты молчишь?
Я молчала, потому что высказать свои мысли вслух – значило смертельно обидеть подругу. И все-таки какой Сережа умница, что взял отпуск! Не пройдет и пары часов, как он заедет за мной на своей «девятке», я брошу в багажник сумку, которую собрала с вечера, в последний момент затолкав поверх свитеров и брюк толстенный том «Анны Карениной», и мы уедем туда, где нас точно никто не найдет, даже если Алина поднимет по тревоге всю казачью общину с лошадьми и собаками. В ста километрах от города находился принадлежащий ему дом в полузаброшенной деревне. Дом стоял на опушке леса, в нем не было ни радио, ни телевизора, только печь да банька в огороде. Прямо за огородом ждала нас скованная льдом река, Сережа божился, что стоило прорубить в ней прорубь, как из нее выскакивали прямо в руки огромные щуки, каждая вторая из которых способна была исполнить любое желание.
За пару часов дом прогреется, мы набросим щеколду на дверь, и никакие пакости и грязь из этого мира не смогут до нас добраться. Только я, он, книга о великой и чистой любви и, может быть, небольшая щука, исполняющая любые, даже самые безумные желания.
