В этом паскудном кафе, в тоскливой, беспросветной зимней ночи! Как это?.. 'Луч света в темном царстве…' Появился шанс без особых усилий обрести подружку — недурную собой, самостоятельную, вроде бы неглупую и достаточно чуткую.
На Земле, увы, ему так и не удалось по-настоящему сойтись ни с одной женщиной. То есть были, конечно, любовные встречи, но очень нечастые и главным образом с землянками определенного склада: снисходительно-покорными, матерински терпеливыми… в основном намного старше Пауля. Величественные матроны из сострадания ненадолго пригревали бывшего трутня. Может быть, некоторые из них, в своей непоказной жертвенности, и согласились бы стать сердечными подругами Ляховича на долгие годы — но не выдерживал он сам. Рядом с этими богинями, с их почти врачебной лаской, Пауль казался себе еще более слабым, безвольным и истеричным, чем он был на самом деле.
На улицах было пустынно — в темное время по Нижнему городу старались не ходить. Пылалось, вертелось и стреляло во все стороны разбегающимися цепями лампочек зазывное убранство домов — пестрый хаос, созданные в подражание земным торговым городам многовековой давности. Но если т а м потребителю действительно предлагалось изобилие товаров и услуг, то здесь огненную россыпь слагали бессодержательные узоры и похвалы немногим сомнительным изделиям, убогому сервису.
Скоро они уже сидели вдвоем за бутылкой поддельного, пахнувшего нефтью «Курвуазье» в темноватом, тесноватом номере с пыльным фикусом и помпонами на плюшевых шторах. (Ночь в «Попугайчиках» стоила безбожно дорого именно благодаря стилю 'ретро'.)
Узнав, что новообретенный дружок провел годы на «параллельной» планете, девица (ее звали Сильвией) не то впала в игриво-капризный тон, не то вправду скуксилась:
— А-а, там у них клево, разные омоложения, а здесь хоть вывернись — ничего, кроме вонючей косметики, от которой на коже язвы!..
— Кто же мешает? Давай на Землю, там всех принимают!
— Не хочу, — с хмельным упрямством мотнула она растрепанной головой. — Пускай меня тут на нож посадят, не хо-чу!..
Пауль насторожился:
— Это еще почему?
— Да черт его знает… А зачем ты спрашиваешь? Вербовать, что ли, собрался? Вербовщик?…
— Глупое название и неправильное. Никто никого не вербует. Да, я проповедник, я могу предлагать, отвечать на вопросы, рассказывать о жизни землян, но уговаривать или завлекать кого-то — зачем? Народу в Кругах Обитания и так хватает…
— Ну, может, пригодимся для разных там опытов? Как кролики?
Ляхович снисходительно усмехнулся, решив, что сердиться тут пришлось бы каждую секунду.
Девушка медленно встала, обошла вокруг столика.
— Ну, все, хватит дурью маяться! — Лукаво улыбаясь, Сильвия села верхом на колени Пауля, обвила руками его шею. — А так на Земле — делают?
Проповедник только вздохнул.
— Вот именно, — назидательно сказала девушка, подбирая повыше платье. — Между прочим, потому и не хочу на Землю, что там все слишком правильно, как в школе. А тут я хоть и бедненькая, и грязненькая, да зато своя собственная и делаю, что хочу!..
В конце концов их вещи были разбросаны по всей комнате; и сами они, узнавая друг друга, побывали даже на подзеркальнике; и Сильвия уснула, по-детски уткнувшись в грудь Пауля и доверчиво посапывая; а он лежал, чуть дыша, боясь пошевелиться, хотя ему давно надо было бы встать, да и висок будто железом припекали…
Забылся лишь под утро, но скоро его разбудила пронизывающая сырость. Рядом не было никого; на улице дул мокрый ветер, слякоть сочилась в комнату.
Вскочив, он дернул дверь санузла… Не было в номере Сильвии; не было ни трогательных ее вещичек, отделанных машинным кружевом, валявшихся ночью на креслах, ни сапожек со сбитыми каблучками. Остался лишь легкий запах косметики, сладковато-щемящий, грустный.
Не было Сильвии; ни записки от нее, ни знака, ни следа.
Обхватив руками голову, Пауль глухо, обиженно застонал.
V
Син Тиеу встретил адъютанта, сидя у стола с пером в руках. Желтые тигриные глаза его под выпуклым лбом смотрели тоскливо. Откозыряв по уставу, Войцех присел на край жесткого стула. Более чем когда-либо командир пугал Голембиовского — своей цельностью, непоколебимостью, оливковым лицом- маской; скрытностью, недоступной европейцу; даже этой звериной тоской, способной содержать любую угрозу. Но вместе с тем было пронзительно жаль Сина. Как тогда, много-много лет назад, когда маленький Войцех оставлял шоколадные конфеты для отцовского механика-водителя…
Юность Син Тиеу прошла в 'колене Кришны', наследственном полку для выходцев из Центральной и Южной Азии. Официальная пропаганда называла полк большой семьей, твердила, что там царит братская любовь. На самом деле «желтым» в колене присваивали родственные степени не выше брата-наставника; все офицерство состояло из белых и отличалось редкостной жестокостью. Син Тиеу терпел побои от белых «стопроцентных» клансменов, чистил им сапоги, отдавал лучшую часть своего пайка и посылки из дома, чтобы не забили насмерть… а может быть, делал и более постыдные, ранами оставшиеся в памяти уступки развращенным негодяям. Позднее Самоан стал прекрасным механиком-водителем танка, проявил незаурядный талант на уроках стратегии. Это был тот редчайший случай, когда плебей мог бы сравняться по рангу с родовитыми детьми 'Стального ветра', получить степень старшего сына или даже отца… если бы у плебея была белая кожа!
Впрочем, по меркам 'колена Кришны', Сину и так безумно повезло. Его взял личным механиком- водителем дядя, то есть заместитель начальника колена, Станислав Голембиовский, по прозвищу пан Стась. Дядя, знаток героических легенд, изображал магната времен Ягеллонов, носил лихо закрученные усы, устраивал пиры со стрельбой из танковых орудий и поминутно клялся честью шляхтича. Он всерьез полагал, что высшая награда за усердие для любого из подчиненных — это кубок вина из «панских» рук: ну а провинившимся не жалел зуботычин… Самоан испытал на своей шкуре даже пряжку от офицерского ремня. Жалостливый сын и наследник пана Стася, малолетний Войцех, залечивал бальзамом кровавые ссадины на плечах и на шее механика — тайно, в самом дальнем сарае отцовского имения, потому что и наследнику влетало под горячую руку… Терпя боль, Син не стонал и не плакал. Лицо его всегда было неподвижно. Только в присутствии Войцеха едва заметно теплел взгляд.
Когда Войцеху исполнилось семь, отец его умер вполне героической смертью, отморозив спьяну обе ноги. Самоан вернулся рядовым в «желтое» братство водителей средних танков. Единственной отрадой, светом в окошке оставалась дружба Войцеха… Вероятно, никогда не вышел бы бедняга из ничтожества, если бы не мятеж Дана Морриса.
Заключая договор с патриархами о совместном штурме Небесных гор, Вольная Деревня поставила условие: командир экспедиции и его ближайшие помощники будут тестированы земными методами. Обычай 'Стального ветра' — поручать самые ответственные посты и дела дряхлым штабным полководцам, кои «заслужили» высокие ордена лишь тем, что удосужились прожить круглое число лет — этот обычай землян не устраивал. Был объявлен конкурс. Узнав о нем, Син Тиеу сам явился на компьютерные испытания — и был признан наилучшим кандидатом в командиры штурмового отряда. Согласно договору Гизелла фон Типельскирх немедленно утвердила «азиата» в этой должности, пожаловала степенью старшего сына. Но и великая, неслыханная в истории Вальхаллы удача не смягчила застарелой ненависти Син Тиеу, не залечила раны памяти…
— Вот и все, старина, — сказал Самоан, бросая авторучку. — Завтра утром кончатся твои мучения. Мы идем на столицу.
Войцех, давно ожидавший этих слов, тем не менее внутренне поежился.
