Но ощутили они это, когда уже выходили на улицу.
– Минутку… – Люда вытащила флакончик туалетной воды, посмотрела на свет, там оставалось на донышке. – Тебе хватит. – И стала пшикать на Стива.
– Ты что делаешь? – попытался он остановить ее. Но ей удавалось увернуться, и она всякий раз оказывалась у него за спиной. – Я запахну как, как… голубоватый… – вдруг захохотал он, и ему удалось поймать ее. – А я другой ориентации, – случился длительный поцелуй. – Люда, – начал он еще с закрытыми глазами, – я тебя приглашаю на балет.
– Как это здорово! Я так давно не была в Мариинском театре. Надеюсь, мы пойдем на «Щелкунчика»? – мечтательно воскликнула Люда.
– На кого?
– «Щелкунчик», балет Шемякина…
– Музыка Шемякина?
– Нет, музыка Чайковского! А Шемякин – это художник. Неужели ты не знаешь? Он же, кажется, в Америке теперь живет…
– Он русский?
– Бывший…
– Мы идем на балет «Сильфида».
– Тогда я должна переодеться…
Люда ехала в маршрутке в состоянии блаженного покоя. Вдруг все происходившее с нею за два последних дня стало совершенно ясно. Она еще чувствовала на своих губах мягкие теплые губы Стива. Вот что ей нужно от него: его присутствие, его тепло. В этом пустом без мамы, холодном мире Стив стал самым нужным, самым любимым. И то, что из этого выйдет и может ли вообще что-то из этого выйти, совершенно не имело никакого значения. Имело значение, что она его сегодня увидит. И пусть он увидит ее красивой. В конце концов, она не самая последняя уродина. По крайней мере, была до сих пор, хотя ей уже тридцать четыре. Боже, неужели это про нее… Хотя ей лет… много, выглядит она как подросток. Итак, она решила, что сегодня будет красивой. Времени, правда, совсем немного! В кошельке у нее две сотни баксов – аванс нового клиента. Не густо, конечно. Но что-нибудь можно купить.
Она выскочила у Гостиного Двора. Где же женские наряды? Сунуться на Невскую линию? Она здесь вообще ни разу не была: пустынные залы, строгие скучающие продавцы… Под их взглядами она не могла заставить себя подойти к вешалкам с одеждой. «Но ведь кто-то же покупает здесь что-то…» – уговаривала она себя, но так и не уговорила. С равнодушным видом лениво прошла сквозь VIP-отделы и повернула на демократичную Садовую линию.
«Твое платье тебя ждет… – повторяла она про себя. – Нечего волноваться. Просто иди и смотри». И она действительно увидела его. Длинное, темно-синее, из мягкого шерстяного трикотажа. Только бы денег хватило!..
И денег тоже хватало: четыре девятьсот. Когда она увидела себя в зеркале… Темное и длинное, платье делало ее стройней. А трикотаж какой! Мягко и свободно стекая вниз, он подчеркивал все достоинства фигуры. И она уже не сняла его. Запаковали ее брюки со свитером, получился пакетик, влезший в ее сумку. Сапоги она просто обтерла в туалете. В результате: все – супер, кроме головы.
«Увижу парикмахерскую – пойду! – храбро решила она, не бывавшая в парикмахерской, кажется, никогда в жизни. – Только бы очереди не было… И потом всегда буду ходить. Буду жить, как настоящая женщина», – принимала она судьбоносные решения.
По случаю понедельника в парикмахерской народу почти не было. «Почему, – думала Люда, садясь в кресло, – парикмахерши всегда такие лохматые? Сапожник без сапог – это обязательное профессиональное условие? Я архитектор – у меня нет квартиры…»
– Сделайте меня красивой, – неожиданно для себя произнесла она Татьянины слова.
И парикмахерша сделала. Не так уж долго она и возилась. А вышла Люда совсем новенькая, с шелковыми прядями тяжелых прямых и отчего-то потемневших волос, струящихся вдоль удлинившегося лица. Она еще никогда не чувствовала себя такой стильной и элегантной.
– Люда! – окликнул он ее, когда она вышла из маршрутки. – Быстрей! Опоздаем!
Они бегом побежали к служебному входу. Там свой гардероб. Когда он снял с нее куртку, у Люды замерло сердце: «Что он скажет о ее новом облике?» Ничего. Ничего не сказал, Еще какие-то иностранно- подданные идут вместе с ними. Говорят по-английски, и он тоже. А она как мебель. Господи, неужели он ничего не заметил? Билетерша ввела их в ложу. Ничего себе, ложа-то директорская, прямо на сцене. Люда только один раз в далеком детстве сидела здесь, когда мама достала контрамарку. Что же они тогда смотрели? Да, «Бахчисарайский фонтан». И тут он наклонился к самому ее уху.
– Люда, на тебя все оборачиваются, ты неотразима! – зашептал он. – Ты что-то с собой сделала?
Она так ждала его реакции, а теперь это почему-то показалось ей обидным.
– На меня всегда оборачиваются, – совершенно неожиданно для себя спокойно и даже как-то лениво ответила она. (Боже мой, откуда что берется?) – А ты разве этого еще не заметил? – повернула она голову в его сторону и загадочно улыбнулась.
Ни музыки, ни балета она не видела и не слышала, только ощущала присутствие Стива. Ей казалось, что он чувствует то же самое.
В антракте он знакомил ее со своими компаньонами. Они с ней говорили… по-английски. Стив переводил, что они восхищаются ее красотой и завидуют ему. Она улыбалась, но ей было не по себе. Она совершенно не знала английского, и ей все казалось, что они говорят о ней что-то дурное. И успокоилась только тогда, когда они оказались в машине. Они практически молча домчались до ее линии. Напряженная связь, возникшая между ними в театре, казалось, все усиливалась.
– Я зайду? – тихо произнес он у порога ее дома.
– Вообще-то это не очень удобно… – Люда не то чтобы кокетничала, хотя сама ждала этого весь вечер, но как-то совсем упустила из виду, как может быть расценен ночной визит мужчины ее соседями по коммуналке, в основном Марипалной. А теперь вдруг представила…
– Но время, – он показал на часы, которые показывали начало одиннадцатого, – как говорят у вас, детское.
– Пошли.
На пороге их конечно же встретила Марипална. Караулила она у дверей, что ли? Ну, при посторонних она, конечно, скандалить не будет. Но Марипална, против ожиданий, вообще сменила гнев на милость.
– Добрый вечер, Милочка! – ласково встретила она их, а Стива и вовсе одарила сияющей улыбкой. – Очень рада! Мария Павловна! – представилась она, протянув ему руку.
– Стив! – вежливо ответил он, поднеся ее руку к губам.
– Вы не русский?
– Из Штатов.
– Американец! – Казалось, она сейчас упадет в обморок, но ничего, устояла. – Очень рада, – проговорила она сдавленным голосом. – Раздевайтесь, сейчас будем чай пить.
– Это кто? – недоуменно шепнул Стив Люде, когда они вошли в комнату.
– Это моя соседка. Но она не просто соседка, она мамина подруга, – упавшим голосом объяснила Люда. – Ты извини, я ничего не могу сделать. Придется пить чай с ней.
– О'кей, – бодро ответил Стив. – Мария Павловна? – уточнил он. – А почему она тебя называет… Ми…
– Мила! – помогла ему Люда.
– Милли! – произнес он, любуясь звучанием и демонстрируя его Люде.
– Я – Людмила, а сокращенно – Люда, Мила, некоторые еще называют Люсей… В общем, кому как нравится, так и сокращают меня.
– Милли, значит, не нравится. А тебе как нравится?
– Я привыкла к Люде.
– Значит, будешь Людой… – И он поцеловал ее. А Марипална уже несла чайник. Она выставила целый поднос пирожков с рыбой. Ее муж, дядя Костя, видимо, успел перед отъездом на очередную рыбалку напечь этих самых пирожков, и жена, благодаря этому, почувствовала себя хозяйкой положения. Пришлось чинно усесться за круглым столом и демонстрировать светское чаепитие.
