два после нашего знакомства. Гарик был мужчина хоть куда, с замечательным характером и безукоризненным чувством юмора. Да и внешностью его бог не обидел. Уж так получилось, что ни через два, ни через сто двадцать два часа мы не залезли с ним в койку, а теперь это было бы даже странно. По- моему, легче переспать с первым попавшимся понравившимся мужиком, чем со старым другом.
Но в минуту уныния мысль о Гарике Папазяне из милиции всегда приходила в голову сыщика Тани Ивановой. Да, никогда еще он не отказал ни в одной моей просьбе, всегда являлся по первому зову, как Золотая Рыбка, хотя по горло был загружен работой, как все оперативники.
— Э-э, нэхорошо паступаешь, — утрируя свой симпатичный акцент, заявил он мне, как только узнал мой голос. — Савсэм забыла, слушай.
— Прости, дорогой, — извинилась я за все его прошлые и грядущие страдания и пригласила в гости. — Если, конечно, у тебя есть время… — добавила я под конец разговора.
— Зачем абижаишь? — ответил он с укоризной и через пятнадцать минут стоял на пороге моей квартиры с традиционной розой в руках и завернутой в газету бутылкой.
Я не сомневалась, что это был армянский коньяк.
— Ну, что случилось? — спросил меня Гарик почти без акцента после традиционной порции комплиментов и братских поцелуев. Он с ходу определил мое настроение и моментально решил выяснить его причину.
— А, — махнула я рукой, — дела житейские. Давай выпьем для начала.
— Сначала дело, а потом — удовольствие, — возразил мой верный друг.
Это уже был разговор посвященных. «Делом» у нас с ним назывался процесс перемалывания кофе в Гариком же подаренной ручной мельнице. В этом процессе он не признавал никакого электричества, тщетно пытаясь приучить к этому всех своих друзей. Я принесла с кухни его подарок и торжественно передала из рук в руки. Началось священнодействие, которое, впрочем, не мешало нам разговаривать. В результате через пятнадцать минут Гарик был уже в курсе всех моих проблем.
— И только-то? — улыбнулся он. — Пожалуй, мне тоже надо податься в частные детективы. Как бы я хотел, чтобы мои проблемы были такими же «трудными».
В последнее слово он вложил всю свою иронию и сарказм. И, как всегда, этого оказалось достаточно, чтобы и мне самой ситуация уже не казалась такой неразрешимой.
— Тебя не очень затруднит передать мне телефончик? — с комическим выражением лица спросил он, будто речь шла о какой-то шутке или розыгрыше.
Набрав номер, скорчил свирепо-серьезную физиономию.
— До вас невозможно дозвониться, — набросился он на своего телефонного собеседника. Только хорошо знающий Гарика человек воспринимал эту манеру как добрую традицию, заменяющую слова приветствия. — Что значит никуда не отлучался, повыгонять вас всех к чертовой матери. Или к нам в отдел перевести в качестве наказания. Здравствуй, дорогой, — без всякой паузы закончил он свою длинную тираду традиционно ласковым кавказским приветствием. — Мне бы маленькую оперативочку на пару славных человечков. Если не затруднит, всю жизнь тебе буду благодарен, а твоей жене подарю сиамского котенка. Что? Не надо котенка? Почему? Жены нет? Счастливый человек, слушай…
Вся соль последней шутки состояла в том, что сам Гарик никогда не был женат. И, насколько я понимала, не собирался этого делать.
Он продиктовал имена и адреса моих клиентов и повесил трубку.
— У нас есть минут десять, чтобы побезумствовать, — сказал он и развел руками, как бы предлагая мне на выбор любое из богатого ассортимента мыслимых и немыслимых «безумств».
— Десяти минут для такого мужчины явно недостаточно, — подыграла ему я. — Поэтому просто выпьем.
— Я тоже так думаю. А в конце лета поедем в горы недельки на две. И отведем там душу.
Временами я жалею, что у нас с ним ничего не было. Но теперь уже ничего не исправишь.
Последующие десять минут Гарик вполне успешно занимался одновременно тремя делами: варил кофе, пил коньяк и потешал меня анекдотами из жизни «лиц кавказской национальности». Все его байки так или иначе были связаны с любовью этой части населения к длинноногим блондинкам, поэтому за нашим столом уже через несколько минут витал дух здоровой чувственности и веселых двусмысленностей. Несмотря на довольно рискованные шутки, Гарик ни разу не переступил той невидимой грани, за которой начинается пошлость. В результате я дохохоталась до слез, и мне пришлось идти в ванную, чтобы привести в порядок лицо.
Когда я вернулась к гостю, он уже благодарил своего телефонного информатора, а на столе лежал листочек, исписанный его красивым мелким почерком.
— Что бы я без тебя делал? Слушай, если не хочешь котенка, может быть, возьмешь мою сестру в жены? Она немножко полновата, но готовит как бог! Ара, будем ходить к тебе обедать, только обещай, что старшего сына назовешь Гариком.
Повесив трубку, он сбросил шутовскую маску, как происходило всегда, когда разговор касался профессиональных тем.
— Никто из твоих подопечных в тюрьме не сидел, в криминальных группировках не состоял, поэтому вся информация о них поместилась на одной страничке из моего блокнота.
В подтверждение своих слов он помахал этой самой страничкой перед моим носом и с сокрушенным видом стал читать скупую ментовскую оперативку. О Вениамине ничего нового не сообщалось, но о нем я и так знала достаточно много. Больше меня интересовали две другие вершины этого «любовного треугольника». Светочка оказалась уроженкой Ленинграда и выпускницей Академии искусств. Этим и исчерпывалась информация о ней.
Я уже вновь готова была впасть в уныние, но по хитрому выражению Гариковых глаз поняла, что самую важную информацию он припас напоследок. Так оно и оказалось.
— Теперь — что касается твоего «красавчика»… — Он сделал театральную паузу, подлил в мою рюмку коньяку и только после этого продолжил: — Его зовут Александр Хрусталев. За последние годы он сменил несколько мест работы, но долго нигде не задерживался. Последние полгода числится безработным. Вот, пожалуй, и все…
Он пригубил рюмку и изобразил на лице крайнюю степень наслаждения.
— Все? — недоверчиво спросила я.
— Почти, — с невинным видом ответил Гарик и сделал еще маленький глоток. Свой листочек он не выпускал из рук.
— Папазян, я тебя убью, — почти всерьез предупредила я.
— Не советую. Тогда никто не сможет тебе сообщить, что Александр Хрусталев до девяносто четвертого года работал в цирке.
— Как ты сказал? — не поверила я своим ушам.
— Иванова, он профессиональный артист цирка. Правда, неизвестно, какого жанра. Как ты думаешь, может он быть клоуном? Или дрессировщиком? Если он иллюзионист, то тебе не позавидуешь. Представляешь, что он вытворяет в постели? У одного моего приятеля была девочка из цирка. Ты не поверишь — она оказалась змеей. Клянусь. На афише так и было написано — женщина-змея. Он от нее убежал, наверное, подумал, что она ядовитая…
Я вырвала из его рук листочек, чтобы своими глазами удостовериться в том, что услышала минуту назад. И прочитала, что Александр Хрусталев — выпускник Московского циркового училища.
— Так вот откуда Вениамин знает его — они вместе работали, — заорала я и залпом выпила свою рюмку. — Гарик, я тебя люблю.
— Я догадывался, но не понимал, почему ты это скрываешь.
Он сидел довольный, будто ему удалось раскрыть преступление века. Как профессионал он не мог не понимать, насколько важной для меня может оказаться добытая с его помощью информация. И он тут же стал выдавать «на гора» одну за другой шуточные версии, хотя в каждой из них было рациональное зерно.
Но я прервала извержение этого словесного Везувия. Теперь я предпочитала остаться наедине с этой бесценной информацией и упражняться в дедукции без его помощи. Момент «постижения истины» настолько сладок, что делиться им с кем бы то ни было не хотелось. Поэтому я постаралась свернуть наше застолье
