больше писать не могу по-русски. Устала».
Мальчик-африканец оставил в Артеке такую запись:
«У нас в Африке рассказывают о том, что где-то среди большой-большой земли есть источник вечной молодости. Когда мы отправились в путь, нам припомнилось это предание.
Мы проехали много стран, мы видели много городов, мы шли пешком, ехали на верблюдах и на машинах, мы встречали по дороге много людей и пили воду из разных рек. Мы везде расспрашивали, где же он — источник вечной молодости? Но никто не знал об этом. Может быть, и нет его на земле? Может быть, что-то напутало старое предание?
Но когда мы попали в Артек, мы поняли, что тут есть тот самый источник вечной молодости, который нам никак не удавалось найти до сих пор.
Он даёт удивительную силу каждому, кто прильнул к нему».
Мальчик или девочка, которым довелось побывать в Артеке, на всю жизнь артековец. Все артековцы стараются не терять друг друга из вида, а в какие-то памятные дни они встречаются; многие всю жизнь переписываются между собой и пишут в Артек, как можно писать в свой родной дом.
Свои Артеки имеют многие республики нашего Союза.
В Магаданской области пионерлагерь называется Артык, в Армении — Артик, в Туркмении — Атрек. Их много, этих ветвей, которые пошли от самого большого дерева страны детей, что выросло под Гурзуфом на самом берегу Чёрного моря.
Дерево это не увядает, ростки его вечно зелены…
В сквере у Большого театра в Москве можно увидеть в праздники пожилых людей с плакатиком «Белорусский», «Украинский», «Кантемировцы»… Фронты, дивизии, полки…
Бывают в этом же сквере и другие плакатики: «Артек», и затем — «Кипарисный», «Морской», «Прибрежный» и другие артековские пионерлагеря. Случается, что плакатики держат люди более пожилые, чем фронтовики. Ведь первым артековцам уже под семьдесят. А всё равно: раз был в Артеке — артековец. Как в песне поётся: «Артековец сегодня — артековец всегда».
В канун пятидесятилетия Артека пионерский штаб объявил операцию «Поиск 50» и предложил всем ребятам в нашей стране принять в ней участие.
Интересно же было узнать, как сложилась жизнь тех, кто носил полвека тому назад почётное звание пионера-артековца. Штаб разыскивал и разыскал не только самых старых артековцев. «Поиск 50» под девизом «Артековец сегодня — артековец всегда» нашёл десятки тысяч бывших пионеров, «Поиск 50» помог найти следы героев Великой Отечественной войны. Из собранного пионерами можно было бы составить большую книгу о тех, кто с честью пронёс через всю жизнь почётное звание — артековец.
РУКИ BBEPX!
Могло показаться странным, что Вита не плакала, хотя удары судьбы обрушивались на неё со всех сторон. Она была одна в белой комнате с белыми кроватями и при этом в, такой тишине, что слышала, как вдалеке звенит горн, как шуршат кеды по гравию дорожек, ребята строятся на линейку и даже как полощется по ветру флаг. Во всяком случае ей казалось, что она слышит и различает все далёкие звуки.
«Вот сейчас мне страшно, — думала Вита. — Но самое страшное не то, что будет операция. Наверно, Вера говорила правду. Теперь ведь всегда обезболивают. Нет, я не боюсь операции. А самое страшное в том, что я одна, совсем одна…»
Вита почувствовала, как сам по себе наморщился её лоб, сузились глаза и стиснулись зубы. Вот-вот капля выкатится на щеку и солоно станет в уголке губ.
Но в этот миг раскрылась дверь и, путаясь в длинном халате, шумно вошёл в палату Василь.
— Смехота! — сказал он с порога и при этом так рассмеялся, что у Виты скатилась слеза, только совсем не от страха, а потому что Василь заразил её своим смехом.
А она и не думала, что этот маленький, суровый парнишка, её попутчик, может быть таким весёлым.
— Привет, Вита. Ну и номер, чтоб я помер!
Он подошёл к кровати, схватил Витину руку в свои две, потряс и спросил:
— А тебе смеяться можно?
— Можно, — сказала Вита.
— Ой, не могу! Ты не слышала, как только что плакали в коридоре?
— Нет. Сейчас тут совсем тихо. А разве когда плачут, это смешно?
— Нет, конечно. Но как ты думаешь, кто плакал?
— Не знаю. Я же тебе сказала, что ничего не слышала.
— То-то и оно-то. Это докторша плакала.
— А почему же смешно?
— Да ты слушай. Привели сюда мальчишку. Температура тридцать девять. Докторша посмотрела: всё нормально. Спрашивает: «Что болит?» А тот ей: «Ничего». А я, понимаешь, в коридоре стоял, к тебе пробиться хотел. Тоже, знаешь, дело не простое. Пускать не хотели.
— Это почему же?
— Строгости тут. Разрешение врача требуется.
— Так как же ты разрешение получил?
— Ты, Вита, о докторше слушай. Всё было, можно сказать, у меня на глазах. Она ему команду даёт: «Рот открывай. Язык убери… Так, молодец. Горло у тебя чистое».
— А плакала-то докторша зачем?
— Да ты, Вита, погоди. Плакала она потом. Смехота это.
Он тараторил быстро-быстро, проглатывая целые слова. Но Вита всё понимала. Василь этот был ну точно артист! Язык его молол без умолку, а руки ему в этом помогали. Если сказать одним словом, это была великолепная жестикуляция. Руками он показал Вите на себе, как докторша хотела с того мальчонки рубашку снять, а мальчонка не дался — сам снял.
Слушая Василя, Вита забыла о своей болезни.
Василь давил на свой живот и рассказывал:
— У парня этого, живот, понимаешь, мягкий, печень в порядке. В общем, всё в норме.
— А ты что — доктор? — спросила Вита.
— Так слышал же я всё, слышал! Понимаешь? А потом дверь там была не совсем закрыта, а я в коридоре халат ждал. Видел, как она кожу его в лупу смотрела. Наверно, смотрела, нет ли сыпи.
— Ну?
— Вот тебе и ну. Потом она говорит: «Одевайся, я термометр поставлю». А он: «Не, я сам».
— Какой самостоятельный! Сколько же ему лет? — спросила Вита.
— Я же тебе говорил — малышня. Наверно, самый маленький во всём Артеке. Но ты слушай, слушай. Там такое поднялось! Обо мне совсем забыли. Докторша сестру крикнула и только сказала ей: «Он весь горит». И как заплакала в коридоре! Побежала, а в дверях с главным прямо столкнулась. Как Добчинский и Бобчинский всё равно. Ты «Ревизор» читала?
— С папой в театре смотрела. А что за главный?
— Главный врач, понимаешь, серьёзный такой: седой и в очках. Ой, смехота…
— Ну вот, опять ты за свое. Что ж тут смешного?
— А ты слушай. Главный и молодая та докторша: мимо меня пулей пролетели обратно в палату. И я слышу — главный приказывает: «А ну руки вверх!»
