По морю солнце простелило золотистую дорожку.
Всего этого Василь не замечал. Он шёл, не выбирая пути, пересекая дороги и тропинки, и вышел к артековской гавани. Тут была глубокая вода, и море казалось куда более тёмным, чем мелководье у пляжа.
В гавани дремали узкие остромачтовые яхты, моторки с ветровым стеклом и баранкой руля, как у автомобиля; у пирса высился большой артековский катер, который можно бы назвать маленьким теплоходом.
Василь спускался по извилистой тропинке через кустарник, не замечая, что сухие ветки уже дважды оцарапали его.
Он сел на большой камень, согнувшись, упёрся подбородком в колени и только успел подумать: «А чего это мне так грустно?», как услышал шорох, будто кто-то полз по-пластунски тропинкой меж кустов.
Может быть, ему это только почудилось?
Поднял голову, прислушался…
Опять. Теперь слышно всё яснее и яснее. А вот и кусты зашевелились и мелкие камешки шуршат под лазутчиком. Сейчас должна появиться его голова. Василь точно рассчитал, откуда вынырнет эта голова. Он встал и, сжав кулаки, смотрел в одну точку.
И голова появилась. Маленькая голова с выпученными глазами на длинной морщинистой шее, которая тянулась из панциря, как из широкого ворота.
Черепаха… Может быть, та самая, о которой рассказывала Вита? Надо броситься за ней, задержать и прочесть, что написано на панцире.
Надо. Василь точно знал, что надо делать и как. Он знал, что черепаха безопасна — зубов у неё нет, а вместо зубов челюсти выложены вроде бы пластмассой, а точнее, роговым веществом.
У черепахи, которая уползала, он увидел выступающий наружу рот. Он походил больше на тупой клюв.
«Что ж задумался? Хватай!» — говорил сам себе Василь.
Черепаха уползала в кусты. Василь понимал, что далеко она не уйдёт — бежать не умеет. Но в кустах найти её будет не так-то просто.
Надо раздвинуть кусты в том месте, где листья у земли ещё колышутся. Надо действовать…
Василь стоял не двигаясь. Он как бы приказывал себе и сам же себя не., слушался, не выполнял приказание.
Страсть к дальним странствованиям и поискам неизведанного когда-нибудь охватывает каждого мальчика. Иногда это бывает, когда мальчишка в одну, из своих первых вёсен пускает в апрельских ручьях бумажные кораблики; Приходит эта страсть и позже, когда мальчишки открывают новые пустыри или рощи, развалины или речушки за окраинами родного города, чувствуя себя при этом охотниками и путешественниками.
Василь не был исключением. Он мечтал о дальних странах и невиданных зверях. Но в тот раз какое- то оцепенение охватило его.
Солнечный луч на мгновение ослепил Василя. Этот лучик был для него вроде часовой стрелки. Теперь Василь точно знал, что в это самое время Вите должны делать операцию. Он не был плаксой, но ему надо было крепко сжать челюсти и кулаки, чтоб не заплакать. Он приказал себе не плакать и тут же послушался приказа. Обернувшись, он пересчитал камни, из-за которых выползла черепаха. Их было шесть. И они лежали как бы ромбом.
«Всё ясно, — сказал сам себе Василь. — Вита тоже говорила о таких же камнях. Тут должно быть убежище черепахи».
Теперь он стремительно карабкался по горной тропинке вверх, думая при этом о том, что операция должна продлиться не больше двадцати-тридцати минут. Значит, как раз к тому времени, что он добежит к корпусу, можно будет попросить вожатую позвонить в ялтинскую больницу — узнать, что с Витой.
Аппендицит — это всё-таки не фурункул под мышкой.
РАДОСТИ ПОСЛЕ БОЛЕЗНИ
Иван Павлович приехал в больницу и так неожиданно появился в палате у Виты, что она, хотя и ждала его и знала, что отец приедет, уткнулась лицом в подушку и заплакала.
Папа сел рядом на табуретку, осторожно обнял Виту за, плечи:
— Виточка, доченька, что ж ты от меня прячешься?
Нет, она уткнулась в подушку на один только миг, чтобы скрыть свои слёзы. А потом вытерла лицо о наволочку, протянула руки к папе, закрыла их замком у него на затылке…
Через полчаса её везли на высоких таких носилках на колёсиках, которые называются каталкой, а гада рядом до самой двери операционной, куда посторонним уже никак нельзя.
Иван Павлович остался в коридоре. Ему казалось, что он просидел долго, но это только казалось. На самом деле он сидел всего лишь двадцать две минуты — меньше, длится в школе один урок. А потом выкатили каталку, ней лежала накрытая простынёй Вита, и, когда её везли мимо папы, она негромко сказала:
— Нет у меня теперь никакого аппендицита. Вырезали и выбросили.
Папа сидел рядом, как полчаса тому назад. Он держал Витину руку в своих ладонях.
— Тебе не больно?
— Немножко. Совсем немножечко. Но мне хорошо. Доктор сказал, что поболит-поболит и постепенно перестанет.
Иван Павлович видел, что Вите действительно больно, но она не хочет в этом сознаться.
Вите надо было спать, а папе — уходить.
— Ты улетишь? — спросила Вита.
— Нет, доченька, я ещё буду заходить к тебе. Ведь ты пробудешь здесь несколько дней.
— Да, да! — воскликнула Вита и при этом подумала: «Наверно, болезни существуют для того, чтобы потом была радость от всего: оттого, что перестало болеть, что не надо ждать операции, и главное, что всё это плохое позади, а впереди…» Даже не сосчитать было всех радостей, что ждали её впереди. Впереди её ждало разрешение ходить, а потом она должна была поехать с папой на санитарной машине, но совсем с другим настроены не в больницу, а из больницы. И потом она будет снова в Артеке — теперь уже в каком-то родном, почти как в своём доме…
Уйдя от Виты, Иван Павлович спустился во двор больницы и у самых ворот столкнулся с двумя мальчиками в синих трусах и белых майках. Они несли что-то величиной с большую дыню, завёрнутое в дырявую мешковину. За ними шла девушка в форме пионервожатой
КАК ЛОПНУЛ БАНК
За время болезни Виты в Артеке произошло много событии.
Главное событие завертелось вокруг Гаррика из иностранной смены. Он рассказывал ребятам из своего отряда, как летел в Артек с другой стороны земного шара, и ещё о том, как дядя купил ему путёвку. Василь, кровать которого стояла рядом с Гарри и потому они быстро подружились, спросил:
— А почему дядя? У тебя нет родителей? Ты что — сирота?
