— Сейчас поймешь, опер, пододвинь только пепельницу ко мне ближе.
Затушив сигарету, я подняла указательный палец вверх и, покачивая им, начала обличать:
— Кто вам, рискуя жизнью, подарил Лукашенко? Таня подарила! Кто вам, рискуя жизнью, подарил убийство на Лермонтова? Таня подарила. Почему нет ответного мерси?
— Мерси! — тут же ответил Володька и радостно заулыбался, будто классно пошутил.
Я поморщилась и ткнула пальцем ему в пузо:
— Я сама должна спрашивать про убийство Лизы и Канторовича, который специально примчался, чтобы максимально замять это дело? Или вы мне все-таки расскажете, нехороший и гадкий вы человек?
Услышав про Канторовича, Володька не сдержался: лицо его сделалось растерянным.
— Откуда ты знаешь? — пробормотал он.
— А я знаю еще кое-что, но не скажу, пока ты не реабилитируешься в моих строгих глазах.
— Откуда ты знаешь? — повторил он. — Это закрытая информация. У нас в управлении только несколько человек… В областном управлении ФСБ еще несколько…
— Ты понял уже, что мне известны ваши секретные секреты? А вот тебе мои неизвестны. Понимаешь, что сие означает?
Володька, сменив положение с полулежа на полусидя, но в другом направлении, потянулся за сигаретой.
— Мерзавец, — сказала я, не видя конкретных ответных реакций на мою провокацию.
— Сейчас, — отмахнулся Володька, прикуривая от зажигалки и подозрительно косясь на меня. — Ты была у Григорьева? — вдруг спросил он.
— Оставьте вашу оперативную разработку для другого контингента. Если очень хотите знать, да, я его видела. Мы разговаривали. Он остался живым и здоровым после моего ухода. Еще вопросы будут?
— Ты хочешь меня убедить, что…
— Я хочу увидеть проблески совести в твоих глазах. Неужели ты меня разочаруешь и я останусь безутешной? Колись, пока я не рассвирепела!
— Видно, придется. — Он помолчал для солидности, почесал умище через заметно редеющий затылок и начал излагать: — Кто такой Канторович, ты знаешь, конечно?
— Газеты читаю, — согласилась я.
— Ну вот. У него две дочери, Соня и Лиза. Два зятя. Котляревский Семен Михайлович, директор нашего нефтеперерабатывающего комбината, он муж Сони. А Василий Львович Пасюк, соответственно, муж Лизы. Ну да ты сама все это прекрасно знаешь.
— Ага, — кивнула я, хотя если и слышала раньше эти имена, то уже хорошо забыла.
— Короче говоря, Лизу нашли утром в своей квартире с пулей в голове. Ее вещи были собраны и упакованы. Лежал билет в Санкт-Петербург на ее имя, хотя с мужем в этот день они должны были уезжать в Москву. Во включенный видеомагнитофон вставлена кассета, а на ней… На ней Лиза и Гурьев Михаил Юрьевич в весьма недвусмысленной ситуации, так я скажу. Орудие убийства — дамский пистолетик, игрушка калибром в 5 миллиметров. Один выстрел в голову. Прислуги в этот день не было вообще, отпустили по причине отъезда. Должна была прийти на следующий день навести марафет. У мужа алиби нет. Он утверждает, что выходил на полчаса погулять с собакой и за газетами. В убийстве не признается. Я в общем и целом удовлетворил твое любопытство?
— Только так, как ты сказал, — в общем и целом. Давай подробности, сам же знаешь, что в них все основное и прячется. А какова будет временная привязка убийства Лизы к убийству Гурьева?
— Понял, понял, слушай сюда. Квартира Пасюков находится в «Белой башне», престижном доме на Горького. Третий этаж, на этаже по две квартиры. Приходящая прислуга — женщина двадцати пяти лет, мать-одиночка. Убийство произошло утром, на следующий день, как убили Гурьева; Пасюки собирались уезжать в Москву на постоянное местожительство, потому что папа-Канторович решил, что зять достаточно вырос и ему пора вершить более солидные дела.
— А он чем здесь занимался?
— «Волга-транс», перевозка нефтепродуктов.
— Здорово! Один зять контролирует переработку, второй транспортировку, а тесть что делает?
— Он распределяет. Не волнуйся, себе он оставил самый вкусный кусочек.
— Судя по описанию семейного гнездышка, детишек он не забижал.
— Еще бы! Квартирка с зимним садом, небольшой сауной и прочими прибамбасами. Пистолет принадлежал хозяйке, подарок мужа ко дню рождения. Отпечатков на пистолете целая куча. Стреляли через подушку. От выстрела этой игрушки звук и так негромкий, а через подушку — практически бесшумно.
— Свежие отпечатки Пасюка?
— Нет, старые. Но имеем в наличие все: мотив, отсутствие алиби и оружие, про которое он знал.
— Положение тела? Похоже, что был крупный разговор?
— Не очень, честно говоря. Она сидела в кресле. Не забывай еще про одну улику.
— Билет, что ли? Собирались в Москву, а билет в Петербург? Проверили?
— Ты же не единственный профессионал в городе. Кассирша показала, что билет брал мужчина по паспорту Лизы Пасюк. Высокий, темные очки. Обычное дело, она и не приглядывалась. Не спрашивай, сразу скажу: Гурьева она не опознала, я показывал фотографию.
— Это совместное времяпрепровождение Мишеля и Лизы, если судить по записи, происходит у нее на квартире?
— Не знаю, — Володька пожал плечами, — я сам не видел, а мне не показали, но вроде нет. Вообще, должен сказать, что запись видел только один высокий босс из ФСБ. С его слов я это все и знаю… Короче говоря, четкая тенденция дело замять по максимуму…
В это время зазвонил телефон. Вот ведь каверзное изобретение! Ни разу еще он не зачирикал, когда было нужно, а всегда некстати.
— Дай его сюда, — трубка валялась где-то с Володькиной стороны.
Он подал, и я равнодушно отозвалась:
— Иванова!
— Григорьев! — услышала я в ответ и растерялась. Настолько неожиданно прозвучала эта фамилия, что я подумала о розыгрыше.
— Это который же из них? — переспросила я, готовясь внимательно вслушаться в голос.
— Алексей Иванович из «Эстока». Неужели не узнали?
— Узнала, но не ожидала. У вас все нормально?
— Спасибо, — сухо поблагодарил он, — я хотел бы вам немного попенять, Татьяна Александровна.
— Ба! — потрясаюсь я человеческой неблагодарности. — Не за спасенное же достоинство, надеюсь?
Григорьев помолчал, затем откашлялся.
— Вы не выполнили своего обещания: не сказали мне, что означает запись в той тетради.
— Завтра с утра, — предложила я, совершенно не собираясь при Володьке что-либо рассказывать, хотя это уже и не было тайной, — только не с самого утра, ладно? — предусмотрительно добавила я.
— Если я заеду завтра к десяти, это будет прилично? — еще раз удивил меня Григорьев, и я согласилась. Обычно я не бываю такой податливой, но, похоже, Алексей Иванович нашел ко мне подход. Закончив разговор и отключив телефон, я посмотрела на Володьку. А он уже собирал вещички, паршивец, намыливаясь бежать домой.
— Только убийство Симоновой зародило сомнение в основной версии? — спросила я его.
— В общем, да. Без этого все укладывалось красиво.
— А как они жили? Мужа могло потрясти такое поведение жены или нет?
— Согласно показаниям сестры и второго зятя, Котляревского, все было тихо-мирно, без эксцессов. Нормальные отношения. Кто теперь узнает правду? Пасюк осторожен в словах, но его можно понять так, что он был мужем терпеливым. Знаешь, если у тестя столько денег, то, наверное, особенно привередливым быть нельзя.
— А что с Лапой? Его уже допросили на основании показаний Гены-сутенера?
