Амиранды все до единого были облачены в одинаковую одежду. Впрочем, этим их сходство с солдатами и ограничивалось. По мне, они годились только на то, чтобы служить ходячими вешалками для своих ливрей.
По пути я неоднократно пытался завязать разговор, однако Амиранда хранила ледяное молчание. И впрямь, с какой стати снисходить до того, кто и так работает на тебя?
Покойник был прав. Так уж сложилось, что похищения — по моей части. Раз за разом мне приходилось выступать в роли посредника, передавать выкуп и возвращать домой очередную жертву. И с каждым новым случаем моя известность возрастала, причем как среди потенциальных клиентов, так и среди похитителей. Играл я честно, в открытую; однако если похитители возвращали, что называется, некачественный товар и клиенты загорались жаждой мести — как оно обычно и бывало, — тут я превращался в совершенно другого человека.
Ненавижу похищение как вид преступления и тех, кто его совершает. А в Танфере этим промышляют очень и очень многие. Лично я предпочел бы утопить в реке всех похитителей разом, однако приобретенный с годами опыт заставлял меня действовать по принципу «живи и дай жить другим» — если, конечно, другие не смухлевали первыми.
Холм представляет собой нечто гораздо большее, нежели просто возвышенность, горделиво взирающую на танферскую суету (кстати, порой город напоминал мне животное, на спину которому взгромоздилось некое существо). Холм — образ жизни, который я, признаться, не воспринимаю. Тем не менее обитатели Холма расплачиваются той же звонкой монетой, что и остальные горожане, только у них деньгами набиты все карманы. Что касается моего отношения к Холму, судите сами — я отказывался и буду отказываться от работы, которая способна привести к тому, что Холм насядет на нас хлеще прежнего.
Как правило, меня обитатели Холма пытаются нанять в тех случаях, когда необходимо выполнить какую-нибудь грязную работенку. Я даю им от ворот поворот, предлагаю поискать менее принципиальных. Так и живем.
Дворец Владычицы Бурь мало чем отличался от других. Высокое, обнесенное стенами здание, весьма, надо сказать, мрачное, чуть более дружелюбное на вид, чем улыбка смерти. Словом, одно из тех мест, над входом в которые написано невидимыми чернилами: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Может быть, Рейвер Стикс вдобавок наложила на свой дворец охранительные чары.
Последние пятьдесят футов дались мне с громадным трудом. Внутренний голос упорно советовал дальше не ходить, но я пошел. В конце концов, что такое предостережения внутреннего голоса по сравнению с сотней марок золотом?
Очутившись в холле, я решил, что попал в замок с привидениями. Повсюду висела паутина. Тишину нарушали только наши с Амирандой шаги (слуги в ливреях ретировались по мановению ее ручки).
— Ничего не скажешь, симпатичный маленький домик. А где весь народ?
— Большинство забрала с собой Владычица Бурь.
— Но своего секретаря она оставила.
— Совершенно верно.
Что ж, получается, что в тех слухах, какие до меня доходили, имелась доля истины. Я разумею слухи насчет мужа и сына Владычицы Бурь. Оба носили одно и то же имя — Карл, и оба, мягко выражаясь, нуждались в присмотре.
С первого взгляда Уилла Даунт произвела на меня впечатление человека, которому это вполне по силам. Ледяной взор, под которым застынет и пиво, обаяние замшелого валуна… Мне о ней не то чтобы рассказывали, но я знал, что она помогает Владычице Бурь проворачивать грязные делишки.
Рост приблизительно пять футов два дюйма, возраст — чуть за сорок, плотного сложения, но отнюдь не толстая. Глаза и волосы словно соревнуются — у кого сильнее стальной отлив. Одета, скажем так, прилично. Улыбается раза в два чаще Человека-с-Луны[1], однако в улыбке нет и намека на искренность.
— Мистер Гаррет, домина, — произнесла Амиранда.
Уилла Даунт посмотрела на меня так, словно я был то ли заразной болезнью, то ли диковинным существом из зоопарка — причем из числа наиболее омерзительных, наподобие громового ящера.
Знаете, порой у меня возникает ощущение, будто я принадлежу к вымирающим животным.
— Спасибо, Амиранда. Присаживайтесь, мистер Гаррет. — На слове «мистер» ее лицо слегка перекосилось. Она явно не привыкла быть вежливой с людьми моего положения.
Я сел. Уилла Даунт последовала моему примеру, после чего изрекла:
— Ступай, Амиранда.
— Домина, я…
— Ступай. — Она сопроводила свои слова испепеляющим взглядом.
Я притворился, будто изучаю беспорядок на столе Уиллы Даунт.
Уязвленная Амиранда вылетела за дверь.
— Как вам наша Амиранда, мистер Гаррет? — У домины снова свело челюсть.
— О таких, как она, мужчины грезят наяву, — сказал я, постаравшись выразиться поизящнее.
— Разумеется. — Домина холодно посмотрела на меня. По всей видимости, я не сумел пройти какое-то испытание. Ну и ладно, плевать.
Я решил, что домина Уилла Даунт мне не нравится.
— Насколько я понимаю, вы пригласили меня не просто так?
— Разве Амиранда вам не рассказала?
— Она призналась, что почти ничего не знает. — Уилла Даунт пристально поглядела на меня. Я и не подумал отвести взгляд. — Честно говоря, я предпочитаю не связываться с благородными, которым судьба начинает вставлять палки в колеса; готов даже посодействовать судьбе. Исключения делаю только для похищений.
Домина состроила гримасу. Ничего не скажешь, это у нее получилось здорово. Пожалуй, даст сто очков вперед любой горгоне.
— Что еще вам рассказала Амиранда?
— Что произошло преступление, которое необходимо расследовать. Надеюсь, в подробности посвятите меня вы.
— Совершенно верно. Итак, вам известно, что похищен младший Карл…
— Из того, что я слышал о нем, можно сделать вывод, что он того вполне заслуживал.
Карл-младший пользовался репутацией юноши, который ведет себя как чудовищно избалованный и капризный ребенок. В двадцать три года он продолжал разыгрывать трехлетнего оболтуса. Впрочем, для трехлетки у него был не по годам зрелый интерес к противоположному полу. Очевидно, домине Даунт поручили следить, чтобы он не натворил дел, а в случае чего — по возможности прикрыть.
Уилла Даунт поджала губы, которые будто слились в одну тонкую полоску.
— Можно сказать и так, но мы встретились здесь не для того, чтобы выслушивать ваше, мистер Гаррет, мнение по поводу тех, кому вы вовсе не ровня.
— А для чего?
— Владычица Бурь скоро возвратится домой. Я не хочу обременять ее лишними тревогами и заботами. Желательно, чтобы все уладилось до ее прибытия. Не пора ли начать записывать, мистер Гаррет? — Она пододвинула ко мне бумагу. Судя по всему, домина решила, что я неграмотен, и ей захотелось насладиться своим превосходством.
— Пока записывать нечего. Если я правильно понял, преступники прислали вам весточку, из которой стало ясно, что Младший действительно похищен, а не ударился в очередной загул?
Домина достала из-под стола нечто, завернутое в лохмотья.
— Вот. Это оставили ночью у ворот.
Я развернул лохмотья, под которыми обнаружилась пара туфель с серебряными пряжками.
— Это обувь Карла?
