скромное одеяние: плечи его прикрывала старомодная пелерина, на волосах покоилась мягкая темная шляпа. Он улыбнулся и дружелюбно произнес тоном, каким обращаются к старому другу после долгой разлуки:
— Добрый вечер, Сэм. Держу пари, ты не знаешь, кто сейчас перед тобой. — Правая рука Сэма крепко сжимала прочную терновую трость, что, естественно, придавало ему уверенности. Сэм видел, как тень дуба превратилась в человека, а это — скажем так — вещь необычайная.
— С чего бы вдруг? — отважно заявил он. — У меня в кармане сотня долларов, и ставлю их против одного за то, что ты — Сатана.
Легкое неудовольствие исказило благородные черты, выбранные Сатаной для этого визита — интуиция и на сей раз не подвела Сэма. Нечистый также слыхал те слова, которые поразили Шэннон: дескать, Сэм способен поспорить с самим чертом и три раза победить его. А услышав, решил полюбопытствовать и испытать Сэма; дьявол тоже не прочь сыграть, хотя чертовски не любит проигрывать.
Однако недовольство исчезло буквально через какой-то миг, сменилось прежней благодушной улыбкой. Пожилой джентльмен полез под плащ и извлек оттуда мошну, радовавшую глаз приятной округлостью… Сэм решительно отогнал шальную мысль насчет того, чья кожа пошла на это изделие.
— Похоже, ты выиграл, Сэм, — приветливо сказал Сатана. — А если так, значит, за мной доллар. Но я ставлю целую сотню на то, что тебе этого не доказать.
И стал ждать ответа, ничуть не сомневаясь в себе, поскольку за все минувшие века этот вопрос непременно ставил в тупик самых выдающихся философов. Однако Сэм Шэй был человеком действия, а не мыслителем.
— Согласен, — отвечал он, без промедления занося над головой свою терновую палку. — Договоримся так: я дважды бью тебя по макушке. Если ты честный гражданин, забираю кошель; если Сатана — пари за мной. Неужели ты не устыдишься, если смертный вздует тебя подобным образом? Итак…
И Сэм нанес сокрушительный удар.
Язык сернистого пламени ударил из сердцевины старого дуба, терновая палка разлетелась на тысячу мелких щепок. Боль пронзила руку Сэма, онемение уколами колючек пробежало к плечу. Однако, разминая кисть, Сэм не мог не ощутить удовлетворения — в отличие от Сатаны. В гневе своем невысокий пожилой джентльмен начал расти и теперь достигал уже двенадцати футов, и облик его можно было назвать скорей ужасающим, чем благодушным.
— Ты победил, Сэм Шэй, — изрек Сатана кислым голосом. — Но за все, как известно, платит третий раз. — Против правил не попрешь, Сэм прекрасно знал, что если дьявол является смертному, несчастный должен три раза победить его в споре, чтобы обрести свободу. — Но теперь мы увеличим заклад. Ставлю содержимое этого кошелька против твоей души.
Сэм не колебался: рисковать приходилось в любом случае.
— По рукам, — отвечал он. — Только условия объявляю я: ты называл предыдущие, и теперь мой черед.
Теперь уже призадумался Сатана, однако и право, и логика были на стороне Сэма.
— Говори, — приказал он голосом, полным далеких раскатов грома.
— Ну, раз так, — отвечал Сэм с нахальной улыбкой, — держу пари, что ты не хочешь, чтобы я победил.
Едва эти слова были сказаны, как нечистый, не сдерживая более гнева, вырос до небес, плащ дьявола темной ночью покрыл целый город… Сэм подловил беса на слове: если он признает, что хотел победить смертного, то его волей-неволей придется отпустить, если же ответит, что это не входило в его намерения, значит, победа опять-таки принадлежит Сэму.
С высоты своего роста Сатана яростным оком воззрился на Сэма Шэя.
— Вот что я скажу тебе, напрасно ты пыжился этой ночью! — возопил дьявол так, что дрогнули ближайшие небоскребы (на следующее утро газеты поминали легкое землетрясение). — Слушай меня внимательно, Сэм Шэй! Начиная с этого мгновения тебе не выиграть ни единого пари! Все силы ада будут препятствовать твоему успеху. — И пока Сэм Шэй с недовольным видом разглядывал высоты, огромный силуэт рассеялся. Порыв горячего ветра окатил Сэма, опалив листья ближайших деревьев. Вдали что-то ухнуло с тяжелым звоном, словно бы закрылись металлические ворота. А затем воцарилась прежняя тишина.
Сэм Шэй постоял несколько минут, погруженный в раздумья, потом осознал, что пальцы все еще крутят кольцо, которое возвратила ему Шэннон Мэллой, и расхохотался с известным облегчением.
— Вот это да! — пробормотал он. — Видеть кошмары вообще-то лучше в собственной постели.
И заторопился домой, остановившись только, чтобы прикупить бюллетень бегов.
К утру Сэм уже наполовину забыл о странной вчерашней встрече, в отличие от полученного от Шэннон отказа и возвращенного кольца. Золотая вещица настолько отягощала и карман, и сердце, что к утренним своим ставкам Сэм приступил в весьма мрачном расположении духа.
Быть может, именно душевная непогода затянула раздумья: обычно интуиция позволяла Сэму принимать решения, что называется, в мгновение ока. Но на сей раз ему пришлось потрудиться, да и закончив свои наметки, он не испытывал и половинной доли привычного удовлетворения. Потом Сэм позавтракал (причем за чашкой кофе ему являлось лицо Шэннон Мэллой) и отправился на ипподром. Чтобы позабыть о любимой, Сэм нуждался теперь в шуме, волнении, действиях, в толкотне возле окошек, в гуле толпы, переходящем в дружный рев, когда кони вырываются из-за барьера, в том напрягающем сердце восторге, когда они мчат по финишной прямой.
И он действительно почувствовал себя много лучше, когда, опустив билеты в карман, присоединился к зрителям, следившим за тем, как лидеры первого заезда огибают поворот. Избранник Сэма, радуя его душу, опережал остальных на дюжину корпусов, и тут случилось нечто неожиданное. Должно быть, конь попал копытом в рытвину, или же сбился с шага, или просто устал. Как бы то ни было, животное замедлило ход, словно бы сам дьявол придержал его за хвост — Сэм чуточку призадумался, почему в его голову пришло именно это сравнение — и к финишу конь отставал уже на целую шею.
Сэм порвал в клочки свои билеты и пустил по ветру. Расстройства он не испытывал — предстояло еще шесть заездов, а карманы его были набиты деньгами.
Но после того как во втором заезде жокей вылетел из седла возле столба, отмечавшего три четверти дистанции, а в третьем подпруга «его» коня лопнула в момент решающего рывка, Сэм Шэй начал посвистывать. Дело складывалось самым странным образом, и это ему ни в коей мере не нравилось. А когда в четвертом заезде, вырвавшись вперед, конь, на которого он ставил, метнулся в сторону, перебежал дорогу скромной лошадке и тем самым заслужил дисквалификацию, свист Сэма потерял всякую мелодичность. Он зашмыгал носом, принюхиваясь. Действительно, воздух чуточку припахивал серой. И в самом задумчивом настроении Сэм приобрел двухдолларовый билет на пятый заезд.
Приобретение оказалось неудачным, в чем Сэм вскоре убедился. Лошадь потеряла подкову у дальнего поворота и, хромая, пришла последней.
Тут Сэмов свист сделался едва слышен. Он спустился к паддоку и стал поближе к уходящим с поля коням. Когда мимо вели его избранника, Сэм принюхался. На этот раз серой уже разило.
Неторопливым шагом, ни в коей мере не отражавшим смятение души, Сэм Шэй вернулся на трибуну и все время, остававшееся до начала последнего заезда, потратил на размышления. Карманы его, еще час назад столь полные, уже почти опустели. Крохотная тучка набежала на чело: он начал понимать, что происходит.
На этот раз он билетов не покупал. Просто стал рядом с одним из ипподромных «жучков» и дождался начала скачки. Лошади огибали столб, отмечавший три четверти дистанции; сорок корпусов и дюжина конских тел разделяли первую и последнюю. Тут Сэм наконец заговорил.
— Ставлю десять долларов против гривенника, что семерка не победит.
«Жучок» искоса поглядел на него: дескать, с тобой все в порядке, парень? Семерка замыкала забег, отставая на сорок корпусов, и разрыв постоянно увеличивался. Всякий мог видеть, что на победу у нее нет ни малейшего шанса.
— Двадцать долларов, — настаивал Сэм Шэй. — Против пяти центов!
