венно притаранил ему новую порцию.
— Да возьмите себя в руки, наконец! — Я сжал зубы до хруста и состроил такую злую морду, будто собирался вцепиться ему мертвой хваткой в горло, если он не прекратит свои рассусоливания.— Рассказывайте спокойно и подробно, черт побери!
— Я даже лица его толком не разглядел… хотел зажечь свет, протянул руку к лампе, но он словно видел в темноте… тут же заорал: «Убрать!»
Генри выпил залпом, словно всю жизнь гужевался в мекленбургских закусочных, погремел стаканом с льдинками и тяжело вздохнул. От всей этой бестолковой карусели у меня уже кружилась голова.
— Как его звали, Генри?
— Он назвался Рамоном, хотя я уверен, что это вранье. Но в нем было что–то от латиноса… испан ский акцент.
— Чего он от вас хотел, Генри?
— Он вербовал меня!
— То есть как? Ничего не понимаю! — Наша беседа напоминала судороги двух сумасшедших в пляске святого Витта.
— Он начал с того, что знает о моей работе на вас, знает даже предвоенный период… даже Грету Берг по кличке «Ильза», которая вывела меня на Базиля…
— Кто такой Базиль, черт побери?!
— Ваш коллега, который вербовал меня!
— О Боже, это было так давно…
— Он даже знает, что мы с Базилем любили забегать в венский ресторан, где играл старый скрипач… он описал этого старика, будто вместе с нами слушал его игру! Он знает, что Базиль курил только сигары «Вильгельм второй»! Он рассказал такие детали… даже о вербовке Жаклин! Он знает обо мне все!
Физиономия гордости службы покраснела от возбуждения, и на скулах выступили капельки пота.
— И все это происходило в кромешной тьме? — Я на миг представил себе голого Генри, дрожащего под одеялом, и сурового незнакомца, явившегося по его душу, как Командор за дон Гуаном, и мне вдруг стало до неприличия весело.
— Я хотел увидеть его… изловчился, зажег ночник… брюнет в маске, больше я ничего не разглядел… может быть, шатен… на нем был плащ… по–моему, типа «кристианет». Маска! Вы поняли? Он не хотел, чтобы я его видел… Он заорал…
— Он не упоминал моего имени? Намекал, что знает обо мне?
— Нет, нет, Алекс, ни слова о вас!
— И какое же конкретно сотрудничество он вам предлагал?
— Он не открыл карты… он обещал поговорить со мной подробнее через две недели… он дал мне время на размышление… оставил конверт с адресом… вот он!
И всклокоченный Генри (насколько может быть всклокоченным существо с сократовым лбом, а точнее, с огромной лысиной) протянул мне конверт, на котором было напечатано на машинке: «Рамон Гонзалес, Либерти–стрит, 44, Каир, 11055». В конверте лежала тоненькая реклама процветающего концерна «Юникорн».
— Что же это за человек, Алекс? Откуда ему все известно? Значит, у вас сидит предатель, знающий мое дело? Вы понимаете, что произошло?
— Не волнуйтесь, Генри, ради Бога, не волнуйтесь… это какое–то недоразумение…— попер я глупость (ничего себе недоразуменьице!), напрягая все свои шарики.
— Недоразумение?! — вскричал он так громко, что бармен повернул голову в нашу сторону.
— Я все выясню… немедленно свяжусь с Центром… все будет о'кей! — Я нес всю эту муру, лишь бы его успокоить, даже ободряюще похлопал его по руке и заглянул ласково в глаза. Мои мозги между тем крутились, как рулетка, прикидывая все имиджи и ипостаси героя ночной драмы.
Первая банальнейшая догадка сразу ударила наповал: провокация! Американцы решили проверить и «Эрика», и меня и устроили эдакое фантасмагорическое представление в надежде, что «Эрик» расколется, покается, вывалит все и обо мне, и о Жаклин — короче, типичная проверка, по глупости и топорности вполне отвечающая стилю работы великого Гудвина. Другая версия тоже не радовала: перепуганная Жаклин настучала на «Эрика» офицеру безопасности своего посольства, и бельгийцы (возможно, с помощью союзников по НАТО) взяли беднягу в оборот. Но откуда они добыли такие детали?
Вдруг Генри потянул носом, снова заклокотал горлом, и мешки под его глазами раздулись в бурдюки.
— Он убил Енисея… вколол ему яд! А мне сказал, что это снотворное, не хотел волновать…— Мешки начали опорожняться, и крупные алмазоподобные слезы важно поплыли вниз, затекая к ноздрям. — Он убил пса! Он убил моего любимого пса, Алекс! Вы не представляете, как я его любил!
— Давайте договоримся так: мы консервируем наши отношения. Работу с Жаклин вы прекращаете и ждете от меня сигнала вызова. Я немедленно свяжусь с Центром! Никакой инициативы! Лежите тихо, как труп!
Он вяло кивал головой, купаясь в своих водопадах, бармен уже не отрывал от него глаз, я допил свой стаканчик и выполз из этого тошнотворного реквиема на воздух.
Рано утром я позвонил Хилсмену.
— Некоторые новости, Рэй! Не хотел беспокоить вас ночью. Встретимся в «Гровноре»?
— Надеюсь, что ничего серьезного? — Голос его звучал обеспокоенно.
— Что может быть серьезнее смерти?
— Кто–нибудь погиб? — Его губило полное отсутствие юмора.
— Не нервничайте, главное, что мы с вами живы! Так в «Гровноре»?
— Вы хорошо знаете Уайтчейпл?
— Мерзкий район. Неужели мне придется тащиться в такую даль? — Район находился восточнее Сити и в свое время вдохновлял писателей на романы о несчастных бедняках, живущих в лачугах и развалинах.
— Извините, но я целый день буду в тех краях… подъезжайте к уайтчейпелской ратуше!
Ровно в пять я вырулил прямо на стоянку муниципалитета.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
о превратностях любви на дачах за зеленым забором, о Папе— Мохнатой Руке, о Витеньке — Совести Эпохи, о пустых бутылках и прочих нехороших вещах, которые оттеняют несравненные достоинства героя, идущего на боевое задание у берегов Женевского озера
Самое главное, что именно я нашел ему Клаву — Большую Землю — Ястребиное Око, тогда пухлявую юную блондинку, выпускницу престижного вуза, успевшую пройти через неудачный брак и теперь озабоченную поиском прочной и надежной пристани, нашел ему подругу на всю жизнь с помощью Риммы, сидевшей с Большой Землей[28] за одной школьной партой, где они честно шептались, списывали друг у друга и донесли святой огонь дружбы до более зрелого возраста, несмотря на разницу общественных положений, игравших мощную роль в запутанных лабиринтах мекленбургских структур.
