девушка спала, – я сразу поняла, почувствовала кожей, что в комнате ее нет! Из ванной пробивался свет; я кинулась туда.
И сразу же увидела ту, кого искала...
Девушка в синем платье с собранным на затылке тяжелым узлом волос редкого медового оттенка висела под самым потолком, обернувшись лицом к своему отражению в зеркале – будто в свою последнюю минуту жизни она не хотела видеть перед собой никого другого, кроме себя. На кафельном полу ванной, аккуратно, в углу, лежал снятый с потолка плафон из матового стекла. Толстый электрический шнур, намотанный на кронштейн от этого плафона, был шнуром от холодильника – Катерина обрезала его у самого основания обыкновенным ножом для разрезания бумаг, который затем положила на край стола.
Не сводя глаз с тела той, кто еще недавно вызывал во мне такую симпатию и чье живое тепло я ощущала всего сутки назад, сидя рядом с Катей в кресле самолета, я, пятясь, вышла из ванной. То, что девушку уже невозможно вернуть к жизни, было ясно с самого начала: цвет ее лица и положение самого тела ясно говорили об этом.
– Игорь? – сказала я, дотянувшись до телефона и набрав внутренний номер Воронова. – Прости, что снова разбудила, но тебе придется пройти в триста двенадцатый. Боюсь, у нас снова большие неприятности.
Когда коллега пришел в себя, увидев висящую под потолком Катю и прочтя оставленную ею странную записку, он первым делом при моей помощи снял ее безжизненное тело с крюка, а затем кинулся искать Катины документы.
Со смешанным чувством брезгливости и неприязни я смотрела на то, как Игорь роется в Катерининой сумочке, обшаривает карманы плаща, вынимает какие-то бумаги из чемодана и, спешно просматривая их, складывает на стол, чтоб потом унести с собой.
– Что ты делаешь? Зачем? Это все не то, не то! Нам нужно вызвать милицию, причем немедленно! Если ты намерен снова отыграть трюк с лесополосой, запихать тело Кати в чемодан и увезти в неизвестном направлении, то я не позволю!
– Не шуми. Я и сам хочу вызвать ментуру, а точнее, сообщить о самоубийстве администрации гостиницы – пусть они вызывают. Но при этом они не должны знать и не узнают, что Катя имела отношение к «Кассиопее»! Скандал нам не нужен, и я думаю, что это тебе понятно!
– Она прилетела вместе с нами и с нами же заселилась в эту гостиницу!
– Ну и что? Это может быть простым совпадением. Даже если кто-то видел, как Катерина разговаривает с кем-то из наших, – это тоже еще ничего не доказывает! Мы из одного города, могли быть просто знакомыми. Если потом милиция все же установит причастность Катерины к «Кассиопее», то пусть это случится как можно позже! Модная неделя должна пройти для Ирины без скандалов. Это не обсуждается!
Разговаривая со мной, Воронов не переставал просматривать Катины документы. Отобрав все, что могло выдать причастность умершей к Дому моды Ирины Акуловой, он сунул эту пачку бумажек в задний карман брюк и потянулся к телефону, чтобы вызвать гостиничного администратора...
Само собой разумеется, спать в эту ночь мне, да и многим другим, так и не пришлось. Сперва мы с Игорем отпаивали водой дежурную, которая, увидев тело Катерины, просто закрыла глаза и тихо опустилась на пол. Потом давали долгие показания заполнившим 312-й номер официальным лицам. Самый сложный вопрос, на который мне пришлось отвечать, – «Зачем вам понадобилось заходить в номер незнакомой женщины в шестом часу утра?!».
– Мне не спалось, я искала горничную, чтобы попросить у нее таблетку какого-нибудь снотворного, в темноте перепутала двери и случайно вошла в триста двенадцатый, – из раза в раз повторяла я не слишком убедительно звучавшую (и я это понимала) версию.
– Но вы же сразу сообразили, что вошли не туда?
– Да, но когда я повернулась, чтобы выйти, то увидела на полу записку, а прочтя эту записку, уйти просто так было уже как-то не по-человечески. Я решила убедиться, что с хозяйкой номера все в порядке и эта записка – не более чем дурацкая шутка. Но женщина не шутила, как видите.
– Вы ее знали?
– Нет, конечно.
– И ни разу не разговаривали?
Я задумалась на секунду. Вспомнила, что когда мы всей компанией только заезжали в «Московию», то меня могли видеть идущей рядом с Катюшей по лестнице. Кажется, мы тогда перебросились парой-тройкой слов.
– Трудно сказать... Может быть, и говорила. По крайней мере, я знала, что мы из одного города.
– Ясно... – Заспанный и какой-то взъерошенный следователь, прибывший на место происшествия, кажется, не слишком любил свою профессию.
А может быть, он просто не находил ничего удивительного в том, что молодая, красивая девушка повесилась в гостинице, расположенной в самом центре Москвы, да еще оставив такую странную записку. Во всяком случае, он очень вяло записывал мои показания и задавать дополнительные вопросы не спешил. Уже на третьей минуте допроса мне стало понятно, что устанавливать связь между Катериной Измайловой и Домом моды «Кассиопея» никто не будет и Ирина Михайловна может спать спокойно в объятиях своего молодого любовника.
– Я могу идти?
– Да, можете, – ответил он, подумав. – Если что, мы вас вызовем.
– Я скоро покидаю Москву.
– Если что, мы вас вызовем отовсюду...
Нечего и говорить, что у сотрудников «Кассиопеи», собравшихся на следующий день в холле гостиницы, чтобы ехать в Гостиный Двор на репетиции и всякого рода презентационные мероприятия, было, мягко говоря, непраздничное настроение. Никто специально не говорил манекенщицам и Альбертику о том, что случилось этой ночью с Катей, но они откуда-то и сами все знали. Как, впрочем, и другие постояльцы гостиницы: у всех, встреченных мною сегодня, были испуганные лица и какой-то пришибленный вид.
– Ирина Михайловна... – начала было Анечка, едва завидев, что мы с Акуловой спускаемся по ступенькам.
– Мохова, никаких вопросов. Первый же, кто скажет хотя бы слово на эту тему, вылетит с работы без всяких разговоров! – ответил за хозяйку Игорь. Я впервые видела его таким резким.
Анечка обиженно захлопала белесыми ресницами. «Можно было и повежливее!» – читалось в ее голубых глазищах. Наверное, она в глубине души после ночного происшествия с Юлей считала себя героиней и надеялась, что хотя бы на короткое время с ней станут немножко больше считаться.
Водителю удалось подогнать наш микроавтобус к самому входу в гостиницу. В полном молчании мы погрузились в него и в похоронной, в прямом смысле слова, тишине поехали в Гостиный Двор. Каждый старался не смотреть на то место, которое еще вчера занимала в этом микроавтобусе Катя. И тем не менее взгляды притягивались к пустующему сиденью, как магнитом...
Единственной, кто не смотрел туда, была Лола. Прямая, бледная – еще более бледная от того, что черные волосы были распущены у нее по плечам и оттеняли мраморную белизну лица, она испепеляла горящими темным огнем глазами затылок Альберта. И изредка бросала короткие и быстрые, как выстрел, взгляды в спину сидящей рядом с ним Ирины. Девушка явно была не в себе от злости, и все ее заверения в том, что она успокоилась по поводу неверности Альберта, не стоили и ломаного гроша. Интересно, что она будет делать, если узнает, что этот вертопрах изменяет ей не только с Ириной? Бедные Оля и Поля, они рискуют стать жертвой самой изощренной мести кавказской женщины!
Впрочем, я недолго думала об этом. Вскоре мои мысли стали куда как серьезнее – я стала размышлять о смерти Кати. Было не очень-то похоже, что она и в самом деле свела счеты с жизнью. Это было не
