– Я тебя не спрашиваю, что у тебя через что полезло! Отвечай: пакет где?
– Иваныч! Я его тут как поло?жил, так и убежал и больше про пакет ничего не знаю…
– Врешь, паскуда!
– Иваныч!..
– Ты его стянул, гаденыш! Больше некому. Никто «песок» больше не видел, после того как ты его положил.
Суруляк произнес слово «положил» так же, как и Чепуров, с ударением на второе «о», словно передразнивая парня.
– Иваныч! Вот гадом буду: не брал я его! Вот те крест! На фиг он мне уперся?
– На фиг, говоришь? А ты знаешь, сколько тот пакетик весил? А сколько в нем доз? А по деньгам это сколько выйдет? Считать умеешь, морда воровская? Крысятничать вздумал? Я твое криминальное прошлое знаю! И знаю, за что тебя на зоне отпинали так, что ты в больничке две недели красной мочой писал! Что, скажешь, не было такого?
– Иваныч! Так там другое дело было… А у тебя я такую зарплату получаю, что мне чужого не надо! Мамой клянусь!
– Заткнись, урка! Гриша! Ну-ка, дай ему по почкам, чтобы он вспомнил, кто именно пакетик оприходовал?
– Не надо! Ай, мама! Больно же! Ай! Ох…
До меня доносились тупые звуки ударов. Чепуров вскрикнул несколько раз, потом затих.
– Вот что, гаденыш, – сурово сказал Суруляк, – запомни: если завтра утром «песок» не будет лежать у меня на этом вот столе, тебе отобьют не только почки. То, что сейчас тебя немного помяли, это – так… скорее для порядка. А завтра разговор у нас пойдет серьезный. Пшел вон, дешевка! Гриша, проводи.
Хлопнула дверь. Так, значит, в пропаже наркоты Суруляк-старший подозревает своего же! А что, может, оно и к лучшему? Чепуров этот – вовсе не невинная овечка, он получил по заслугам. Четыре года назад он на пару со своим дружком Обмылком в темной подворотне отметелил какого-то парня. Причем хорошенько отметелил, парень увечья получил. Кажется, Антон сказал, что тот долго потом лечился. Так что будем считать, к Чепурову просто вернулся бумеранг, пущенный когда-то им самим.
Некоторое время в «прослушке» было тихо. Потом опять пошли разговоры. Одним словом, просидела я возле клуба до самого вечера. И не зря! Результатом моих страданий явился целый ряд полезных сведений. Во-первых, номер какого-то мобильника, который Суруляк-старший продиктовал кому-то, разговаривая, очевидно, по телефону. Далее я узнала: клуб все еще не работает – запах от кулебякинского изобретения оказался таким стойким, что до сих пор не выветрился. Все окна в клубе стояли нараспашку, но это мало что дало: запах упорно держался в помещениях. Вызвали какого-то специалиста-химика, заплатили ему приличную сумму, и тот, сделав анализ газа (где он его, интересно, нашел – в проветриваемых-то помещениях?!), дал умное заключение: ничего, мол, здесь не поделаешь, газ улетучится сам, примерно через пару дней. Суруляк принялся кричать, что он терпит убытки, грозил перестрелять всех своих конкурентов, а заодно и налоговиков, которые опять донимают его всякой мурой. Наслушавшись этих корпоративных разборок досыта, я с большим удовольствием отправилась домой. Мой мочевой пузырь кричал «ура!».
Вечером позвонил Павел. Едва лишь в трубке послышался его мужественный баритон, как мои ноги тут же стали ватными.
– Полина, как твои дела?
Я постаралась взять себя в руки и более или менее твердым голосом рассказала ему о своих партизанских проделках в клубе.
– Да, я слышал краем уха о каком-то теракте, о заложниках, двадцати шести трупах и восьмидесяти отравленных каким-то неизвестным газом. Еще говорят, что милиция изъяла десять килограммов гашиша и столько же марихуаны, а в подвале нашли пятнадцать пленных девственниц, которых собирались продать каким-то крутым бизнесменам.
– Павел, я надеюсь, ты понимаешь, что эти слухи, мягко говоря, преувеличены? Но ты их особенно-то не развеивай, не опровергай, пусть все в городе знают, что этот клуб – полный отстой, и не ходят туда.
– Хорошо, не буду опровергать. А надо признать, лихо ты там покуролесила! Тем более что теперь эти ребята несколько дней не смогут работать, будут только убытки подсчитывать… Кстати, я был вчера в больнице, где лежит папа Артемки Арбенина.
– Да? И как он?
– Врачи говорят, поправляется, но очень уж медленно. Они считают, так происходит потому, что у Никиты нет желания возвращаться домой. Что у него осталось от прежней жизни? Практически ничего. Сына убили, жена покончила с собой… Его родственница – сестра погибшей жены – за ним по-прежнему ухаживает.
– Да, это плохо… Я о том, что поправляется он медленно. Наверное, у него действительно нет стимула. Возвращаться в пустую квартиру, где все будет постоянно напоминать ему о семье, которой больше нет… Ужас!
– Мне кажется, его немного взбодрило бы сообщение, что с убийцей его сына покончено, как ты думаешь?
В голосе Павла зазвучали провокационные нотки. Я просто чувствовала, как он ждал от меня ответа: да, мол, давай-ка завтра же грохнем Суруляка и сообщим об этом Артемкиному папе. А он от радости тут же и выздоровеет. Если бы все было так просто!
– Конечно, такое сообщение его взбодрило бы, сомнений нет. Но, Павел, мы не можем сделать это вот так, с наскока. Не торопи события, всему свое время. С двумя уродами из этого порочного квартета мы уже рассчитались, дай срок, разберемся и с остальными двумя.
– Мне кажется, мы уже так все затянули… Моя жена до сих пор боится выходить с сыном на улицу. Соседи своего ребенка до осени отправили к бабушке в деревню. Еще одни знакомые наняли для сына охранника. Когда-нибудь город вздохнет свободно?
– Думаю, вздохнет, и притом скоро.
– Очень хочется на это надеяться, Полина.
Мы с Павлом попрощались, и я положила трубку. «Когда город вздохнет свободно?» И почему это мужчины такие нетерпеливые? Они думают, что я сама не хотела бы выбросить этого урода Обмылка с пятого этажа? Да я с удовольствием бы сделала это! Но не все так просто. Суруляк не пойдет со мной на пятый этаж. Кто я такая, чтобы он так поступил? Но мне предстоит как-то подстроить это… Как? Очевидно, для начала следует познакомиться с ним. Под каким предлогом и где? Боюсь, что выход только один – пойти к нему в его занятный магазинчик и, прикинувшись сексуально озабоченной дамой, свести с ним «близкое» знакомство. Во всяком случае, другого выхода я не вижу.
Черт! Опять этот магазин! Но, как это ни противно, а пойти туда придется. И опять что-нибудь купить. Что именно? Женские резиновые попы мне даром не нужны. Допустим, я куплю еще один фаллоимитатор. Еще один… Мне что, начать их коллекционировать? Возможно, мне придется изобразить и нечто в этом духе. На что только не пойдешь, чтобы достигнуть благородной цели!
На другое утро сразу же после завтрака я села к зеркалу гримироваться в жгучую брюнетку. Раз Обмылок у нас такой блеклый, бесцветный, и вообще, довольно противный на вид, я, в противоположность ему, стану яркой и экстравагантной. Он плюгавый, а у меня появится пышная шевелюра. У него вороватые желтые глазки, а у меня будут черные цыганские очи и соболиные брови.
Я надела обтягивающее синее платье с декольте и белые туфли на головокружительной высоты каблуках. Необходимо, чтобы мои ноги выглядели длинными и стройными. Белую сумку – под цвет туфель – через плечо, и можно выезжать. О, нет! Еще – интим-духи. Как же я про них забыла?! Такие деньги отвалила за флакон! Не пропадать же добру, пусть они послужат хорошему делу.
Я достала белую коробочку с духами и открыла ее. По капельке – на мочки ушей и одну – под горло. Я подошла к зеркалу и придирчивым взглядом окинула себя с головы до ног. Думаю, что в этот знаменательный день большинство мужчин свернут себе шеи, оглядываясь на меня на улице. Вот только неизвестно, какое действие мой внешний вид может произвести на Суруляка. Возможно, должного эффекта и не получится. Он же у нас мальчиков любит, причем маленьких. Ничего-ничего, урод, скоро я до тебя доберусь! Вспомнишь ты Арбенина Артемку, «Киндер-сюрприза», любимца всего двора… Мы тебе тоже
