ногами космическая твердь. Дай–то Бог, чтобы в судьбе Терентьева более всего блаженствовали успех и равновесие в душе…
* * *
Кровавый диск Марса, подобно взмыленному коню, медленно приближался навстречу астронавтам. Оранжевые оттенки, переходящие к экватору в пурпурный цвет; бурые, во всяком случае, отчетливые пятна бросались в глаза исследователям и вызывали в душе оживленное состояние. Что говори, но первый этап полета подходил к своему зениту, и, стало быть, у разведчиков космоса вот–вот должны были произойти коренные изменения. В распорядке дня, в ежедневных действиях, да и в отношениях между членами экипажа тоже.
С приближением к конечному маршруту ребята явно стали сбрасывать психологический груз, так жестко давивший их на всем протяжении пути Зачастую астронавты молча входили в пульт управления кораблем, молча взирали на экран телевизора, где, хотя и со скрипом, но все же пробивались обрывки изображения загадочной планеты. Видно, телеметрический комплекс не совсем выбыл из строя, коль временами натруженно ревел. И сейчас астронавтов более всего волновал вопрос: как встать на эффективную орбиту? Была бы связь с Землей, не было бы проблем. Специалисты центра управления полетом легко бы поправили их в случае необходимости. Сейчас же с помощью автономной системы управления кораблем астронавтам приходилось поработать весьма основательно…
«И чего же не повернули назад? Ведь сам, собственными руками организовал продолжение полета… Как был прав Эдвард, утверждая, что наши шансы весьма мизерны в сравнении с существующим риском…» — Терентьева жгли тревожные мысли, острое желание поправить положение хотя бы ценой колоссального мастерства экипажа, бессонных ночей наконец. И здесь Терентьев вспомнил великого писателя Роберта Стивенсона, который как–то изрек: «Каждый способен нести свою ношу, какой бы тяжелой она ни была, до прихода ночи. Любой из нас способен выполнить свою работу, даже самую трудную, в течение одного дня.
Любой из нас может жить с нежностью в душе, с терпением, с любовью к окружающим, добродетельно до захода Солнца. И именно в этом состоит подлинный смысл жизни». Во как рассуждают великие люди! И наверняка действуют в жизни согласно принципам своим… А он, Терентьев, в трудные минуты чуть было не раскис. Его терзают бесплодные мысли, которые, подобно ручейку, потихонечку бегут и бегут вдаль, увлекая его в область тревожных чувств…
Разом командир встряхнулся, почувствовав недовольные взгляды присутствующих. Он невольно принял довольно веселый, оживленный вид, хотя в душе по–прежнему бродили смутные и беспокойные мысли.
— Ну что, парни! — отчеканил командир, ласково взглянув на товарищей. — Приближаемся к Марсу. Вас, собственно, уже можно и поздравить с удачным выполнением первого этапа работ. Держались вы молодцом! Не подвели…
Бейкер сперва удивленно глянул на Терентьева, стараясь понять, что выдумал в очередной раз командир, но, видя, что тот без лукавства, искренне их поздравляет с прилетом на чудную планету, облегченно вздохнул — видно, у них не такие уж и плохие дела, коль глава экипажа выражает восхищение. И по напряженному телу, так затосковавшему в последние недели по безмятежности, по веселым и бесшабашным дням, прокатилась нежная волна расслабленности.
— Ты и в самом деле думаешь, что мы неплохо провели первый этап работ? — брови Бейкера взметнулись ввысь.
— А разве не так? — был ответ. — Мы прорвались через бесконечные пространства, выдержали небывалый по силе стресс, встретив на своем пути безвестных инопланетян, и доселе еще сидим без связи. Но несмотря на все перипетии жизни, мы вот живы и готовы действовать и дальше. Это уже сам по себе успех…
От этих слов у Якавы посветлело в душе. Конечно они достойны уважения! Но кричать об этом на весь мир не в характере электронщика…
— Настоящая работа еще только начинается… — осторожно роняет Якава, а его жилистые пальцы показывают на Марс, что радугой переливается на голубом экране телевизора. — Как я понимаю, там будет еще жарче, чем здесь.
— Основные параметры Марса, в принципе, мы уже знаем, — просто обронил Терентьев. — Если удачно вклинимся в орбиту, то потихонечку могли бы заниматься исследованиями его поверхности. А после, возможно, и приземлились бы на планету…
— А что, собственно, нам известно о планете? — недовольно хмыкнул Бейкер. — То, что она круглая и похожа на Землю?
— Тебе лучше знать об этом… — подковырнул его Терентьев. — Ты у нас физик, а стало быть, мастер по этой части…
— Говоря словами Сократа, я знаю только то, что ничего не знаю! — Бейкер вновь задумчиво прилип к телевизионному изображению Марса.
Астрофизик, конечно, занижал свои возможности. Он в точности знал, что из себя представляет поверхность Марса — эти данные были получены еще в семидесятые годы двадцатого века при помощи американских аппаратов типа «Викинг» и советских «Марс».
С одной стороны, рельеф Марса состоит из бесчисленных карьеров, усыпанных, словно горошек, на значительной площади. Эти карьеры образовались давно, до одного миллиарда лет назад, и размеры их порою достигают бешеных величин. Гора «Олимп», например, по высоте равна двадцати семи километрам, а вулканическое ее жерло составляет семьдесят километров. И самое поразительное в том, что это поистине сизифово сооружение зачастую окружено белесыми облаками, окружность которых доходит до тысячи километров. Вот тебе и Марс, масса которого в девять раз меньше Земли! Какие силы здесь воздвигли столь гигантское сооружение, и, самое главное, во имя чего создан сей великолепный монумент? Этого еще не знает никто…
С другой стороны, в отдельных местах поверхности Марса блаженствует обыкновенная пустыня, каких много на Земле. Только не хватает причудливых растений, да еще, возможно, пронырливых зверьков, зарывшихся в песок от жаркого приветливого солнца. Зато на Марсе полно камней, разбросанных чьей–то мудрой рукой, песчаные дюны задумчиво глядят вдаль, а различные холмы перемигиваются со всеми, кто осмелился вступить на сию почву в предрассветное, стылое марсианское утро…
Бейкер провел ладонью по волосам, мимолетной мыслью отбросил все сомненья и насторожился: теперь уже, с приближением к красноватому диску, следовало ухо держать на макушке.
— А если идти ва–банк, как сказал бы наш шеф, то лучше всего нам приземляться в районе какой– либо каменистой местности, — посоветовал астрофизик, краешком глаза наблюдая за Терентьевым: интересно, как отреагирует на его слова командир?
В последние дни экипаж замкнулся в себе, практически мало кто с кем разговаривал, и у Бейкера в голове колобродит мысль, будто командир дуется на него. Собственно, за что? За то, что не согласен был лететь дальше? Но ведь у русских на сей счет есть отличная поговорка: не зная броду, не лезь в воду! Сказано хорошо, даже чересчур хорошо!
— Каменистая местность, — через миг пояснил астрофизик, — твердо будет держать наш корабль от погружения в почву.
— Это–то я знаю… — степенно ответил командир. «Он что, думает, я такой уж простофиля, что дам команду приземлиться в районе песчаных дюн? Тоже мне ученый…»— недовольно подумал Терентьев, все более раздражаясь неизвестно чем.
С приближением Марса приближались и нервные, крайне напряженные минуты. В этих условиях нервы должны быть в железной клетке, а здесь, выходит, они расшатаны до предела…
— В таком случае, — с воодушевлением добавил Бейкер, — я всем советую приземляться возле нашего «Викинга–1». Здесь местность пустынна и содержит достаточное количество камней. Хоть раз в жизни глянем на наш чудо–аппарат. Шутка ли, на чужой земле, в пятьдесят пять миллионов километров от завода, что выпускает его в свет, встречаем своего собрата…
— Насколько я помню, — возразил Терентьев, — одна из посадочных опор этого «Викинга» полностью погрузилась в рыхлую почву. Стало быть, данная местность не совсем удовлетворяет нашим условиям. Ведь наш–то посадочный модуль значительно тяжелее первых пионеров Марса, верно?
