– Я не ей. Я вам, – сказал Кладовой. – Времени-то пролетело всего ничего, века не прошло. Думаете, вы сильно изменились?
– Кто мы? – удивился Антон.
– Люди, – пожал плечами Кладовой.
– А что потом? – хрипло спросила Маша. – Что потом было со стариком?
– Тут недалеко стояла церковь, небольшая такая. И батюшка, как его звали, уж и запамятовал… Тоже старенький, но крепкий. Он ночью старика и похоронил. На православном кладбище по православному обряду. Сказал, что перед Богом все равны, какая разница какой веры… Гришка все допытывался потом, кто посмел похоронить, но батюшку не выдали. А я ему этот ход показал.
– Батюшке? – спросила Лёля.
– Ну да!
Кладовой оживился и принялся хихикать.
– Ой, смех был с ним, он пока в меня поверил… Все крестил меня, крестил… Думал, что я сгину. Но потом ничего, смирился.
Кладовой вздохнул.
– Святой был человек! Столько народу здесь спас… Ход мы с ним от церкви прорыли, тогда уже подземелье сильно под землю ушло…
– А он выжил в войну? – спросил Антон.
– Не, – грустно сказал Кладовой, – убили.
Все немного помолчали.
– Ладно, – нарушил тишину Антон, – это все грустно… но нам надо наверх пробиваться. Тут другого выхода не было?
– Как не быть? – Кладовой явно обрадовался смене темы. – Был. Вон там! Только его давно засыпало. Почти сразу после первой войны… Когда я еще мальцом был…
– Первой мировой? – Маша шмыгнула носом.
– Как это «мировой»? – удивился Кладовой. – Мировой судья бывает!
– Ну с немцами воевали? – спросил Антоха.
– Не-е-е…
– С французами? – пришла на помощь Лёля. – С поляками? Шведами?
– Да с русскими! – замахал ручками Кладовой. – Давняя война, говорю, была!
Все удивились. Маша даже шмыгать носом перестала.
– Белорусы с русскими воевали? – удивилась она собственным пробелам в истории.
– Да не было тогда белорусов, малорусов, великорусов, – рассердился Кладовой. – Все были русские! Только князья разные! Вот на местного князя пошли три брата с юга… Да я вам покажу…
Кладовой принялся копошиться в углу. Маша затравленно за ним следила. Антон решил ее успокоить:
– Если русские с русскими, то, наверное, не так зверствовали!
Но Маша упрямо мотнула головой:
– Я поняла… Это про битву на Немиге, да?
Кладовой как раз нашел то, что искал, – боевой топор.
– Почти, – сказал он. – Тока сперва Менск взяли. И эта секирка там отличилась. Капни, внучек, сам увидишь…
Маша остановила руку Антона.
– Не надо, – сердито сказала она и вдруг начала шпарить наизусть: – «На Немиге снопы стелют головами, молотят цепами булатными, на току жизнь кладут, веют душу от тела. Немиги кровавые берега добром были посеяны – посеяны костьми русских сынов». Нет уж, насмотрелись!
Машу трясло. Лёля осторожно гладила ее по голове и что-то неслышно шептала, чтобы хоть чуть-чуть успокоить.
– Так я ж говорю, – попытался настоять на своем Кладовой, – это не с Немиги топорок! Им Менск брали!
Но у Маши и на это нашлась цитата:
– «А меняне закрылись в городе, и братья взяли Менск, убили мужчин, а жен и детей забрали в плен и пошли к Немиге»… Это ты нам смотреть предлагаешь?!
Антон никогда в жизни не видал Машу в такой ярости. Даже настырный Кладовой сдался и убрал проклятый топор подальше. Но вид при этом имел обиженный. Кажется, ему захотелось снова вернуться в свою молодость, пусть бы даже кругом и лилась кровь…
– Дедушка, – сказала Лёля, продолжая гладить Машу, – а где тот выход, про который вы рассказывали? Ну, с первой войны?
Кладовой молча ткнул в угол, противоположный открытой двери.
– Значит, будем копать тут, – решил Антон, хотел было послать кого-нибудь за Севкой и его подручными, но оценил, насколько прочно Маша вцепилась в Лёлю, и понял, что придется идти самому.
Группа Севки ничего толком не смогла, хотя они пытались пробиться наверх сразу у входа в подземный коридор. Мишка тыкал в землю своей любимой трубкой – и каждый раз упирался во что-нибудь непреодолимое. Пока он занимался разведкой, остальные развлекались тем, что подбирали вещицы, – Лёля следила, чтобы это было что-то максимально безобидное – и капали на них отворяющим отваром.
Быстро выяснилось, что вещи можно разделить на две группы – совсем недавние, оставшиеся с последней войны, и ветхие, времен битвы на Немиге. Кладовой снова оживился и вовсю комментировал «живые картинки». И кстати, выяснилось, что он был прав – не столь уж многое за эти века изменилось.
– Вот, гляди, – вещал старичок, – это дедушка лыко вяжет…
На картинке появился седой старик, плетущий лапоть.
– Обычно лыка
– Ну, когда
– А зачем так много? – удивилась Лёля, потому что на картинке рядом со стариком появилась целая гора лаптей.
– Так март же месяц! – воскликнул Кладовой. – Пары лаптей дня на три, может, хватит… А если идти далёко, то и меньше.
– Ой, какой крестик хорошенький! – воскликнула Люба, вытащив очередную вещицу из-под камня.
Капля зелья, и в подземелье возник малыш. Он был маленький, сморщенный и орал так, что если б был звук, то все б точно оглохли.
– Ох, это ж наш богатырь! – умилился Кладовой. – Федосья на сносях была, когда все завертелось, вот и разродилась тут. Тимофеем назвали.
На картинке Тимофея заворачивали в вышитые пеленки.
– Ой, красота-то какая! – сказала Лёля.
– А то! – приосанился Кладовой. – Ты на рубахи посмотри! Вышивали девоньки, ох какие красоты вышивали! И все не просто так, а со смыслом, каждая зверушка на своем месте, каждый цветочек – оберег.
На маленького Тимофея в это время накинули найденный крестик.
– Что-то я не пойму, – сказала Люба, – это его крестят так? А где батюшка?
– Да ты понимаешь, батюшки тогда еще не везде были, – сказал Кладовой. – Смотри: крестик вроде как христианский, а весь в зверушках и цветочках. Сейчас я вам покажу…
Кладовой полез куда-то в угол, долго там копался, ничего не нашел.
– Ой, а дай-ка мне бутылку, – сказал он, – я прямо сюда капну, на эту полочку, она должна помнить…
На картинке появилась комната, люди, что-то бормочущие себе под нос…
– Что это? – спросил Антон.
