и змей, которого так и звали – Змей, постоянно рвались в драку друг с другом. К счастью, и с той и с другой стороны находились добровольцы (все почему-то девушки), которые сдерживали забияк.
Антон и его команда изображали из себя кого-то вроде миротворцев ООН, заняв позицию между противниками. Они сначала дергались из-за каждого резкого звука, но потом, видя, что без команды никто войну начинать не рвется, немного расслабились, уселись под дубом и принялись болтать с котом и русалкой о всякой ерунде. Только Лёля с Антоном зорко поглядывали по сторонам.
– Эх, – задумчиво потер подбородок Антоха, – если бы не личные терки между Перуном и Кощеем, никаких проблем бы и не было.
Лёля, услышав это, отчего-то оживилась и поманила Севку.
– Севка! – сказала она таинственно. – Надо придумать, как развалить дисциплину в армиях!
Севка еще только хмурил лоб, а Мишка, который услышал просьбу Лёли, уже довольно отозвался:
– Тоже мне, проблема! Уважаемый Столовой! Можно вас на минуточку?..
…Кое-кто из воинов уже начал задремывать, когда на разделительной полосе появилась делегация кабинетных во главе со Столовым. Важно пыхтя, они тащили поднос со стаканами и две здоровенные кастрюли – удивительно, что на школьной кухне нашлись такие. Кастрюли, которые правильнее было бы назвать котлами, были до краев заполнены густым ароматным варевом, и оставалось только восхищаться мастерством домовых, не проливших ни капли душистого напитка.
Обе армии, учуяв запах, дружно повернулись носами к котлам, став похожими на несколько десятков магнитиков, к которым поднесли большой магнит.
– Конечно, – горестно вздохнул Ярило, – деток покормят, а нам…
И выразительно похлопал себя по животу.
– Это не деткам, – в меру ворчливо отозвался Столовой. – Деткам сбитень пить еще рано. Это вам, служивые. Налетай!
«Служивые» с обеих сторон не заставили себя упрашивать. Около котлов началась незлобивая толкучка, которая постепенно превратилась в аккуратную очередь. То ли по халатности, то ли по хитрому плану Столового стаканов на всех не хватило, и жаждущим приходилось отдавать освободившуюся тару следующим по очереди.
Поначалу Черные и Белые строго держались каждый своего котла, но как-то незаметно очереди перемешались. Вот уже Даждьбог протягивает пустой стакан одноглазому уродцу из стана Кощея. Вот Вий, томно прикрыв глаза, поит из чьего-то шлема Индрика, вот объединились в небольшую группу девушки из обеих армий и о чем-то сплетничают, потихоньку потягивая сбитень из одного на всех стакана.
Очень скоро Антон понял, почему Столовой не рекомендовал им употребление ароматного варева – судя по поведению Черных и Белых, питье оказалось с изрядным градусом. То там, то сям возникали брудершафты, противники заключали друг друга в крепкие мужские объятья, а Ярило, сгоряча хватанувший три порции подряд, сидел рядом со Змеем, гладил его и сквозь пьяную слезу повторял:
– Ты на Индрика зуб не держи, он, в принципе, добрый…
Змей, который тоже успел приложиться к волшебному зелью, не возражал.
– Здорово! – искренне признался Антоха Мишке.
– Пьянство, – со знанием дела ответил тот, – бич армии. У меня дед всю жизнь в танковых войсках, много рассказывал.
– Нехорошо это, – неуверенно возразила Маша.
– Кому нехорошо? – удивился Севка. – Им сейчас очень хорошо! И еще лучше будет!
Севка подошел к почти опустевшим котлам и замахал руками, привлекая общее внимание:
– Эге-гей! Народ! В смысле… боги, божества и… и прочие! Сегодня кончится ваша война!
Нестройный, но одобрительный гул поддержал Севку.
– Вы, может, больше никогда друг друга не увидите…
– Ну и слава Перуну! – задорно ответил кто-то из Черных.
Толпа одобрительно захохотала.
– А ведь здорово было бы, если бы осталась какая-то память. Ведь тысячу лет бились!
– Больше! – подала голос какая-то Белая женщина, но на нее зашикали.
– Даже больше! А на память ничего не останется…
Севка выдержал паузу, чтобы солдаты осознали нелепость ситуации.
– А у нас есть традиция: после какой-нибудь битвы… например, после футбольного матча соперники меняются одеждой. На память. Как вам идея?
– Отличная идея! – радостно завопил Ярило и собирался тут же поменяться с кем-нибудь, но запутался в шторе, которую до сих пор таскал вместо одежды.
Остальные тоже радостно бросились воплощать Севкину идею в жизнь. Скоро Черные «нечистики» щеголяли в ослепительных белых плащах, а Белые – в одежде всех оттенков черного.
На Змее красовалось потертое седло Индрика, а на единороге – ожерелье из чешуи Змея.
– Супер! – Даждьбог вскинул вверх руку с полупустым стаканом. – Это последний стакан чудесного сбитня, и я хочу поднять его…
Но тост так и остался непроизнесенным – из дуба появились Перун и Кощей. По их свирепому виду было понятно, что ни до чего конструктивного они не договорились.
– Отставить! – рявкнул Перун.
– Что за бедлам?! – гаркнула Паляндра.
– Приготовиться к битве!
– Привести форму одежды в порядок!
Черные и Белые старательно засуетились, но ни о каком порядке речи идти не могло. Солдаты неустановленной принадлежности с плащами в руках метались, сталкивались, лихорадочно пытались понять, где свои и кто чужие. Змей с Индриком приняли круговую оборону и рычали-шипели на любого, кто пытался снять ожерелье или седло.
«Миротворцы» со злорадством наблюдали, как Перун с Кощеем пытаются навести подобие порядка в нетрезвой толпе, но не вмешивались.
Закончилось тем, чем должно было закончиться. Перун и Паляндра, тяжело дыша, оказались возле одного из котлов, каждому из них кто-то из домовых с таинственным шепотом «Заначка!» сунул стакан, они отхлебнули…
Это было удивительное зрелище: Перун, дремлющий на коленях у Кощея. Черные и Белые большей частью тоже похрапывали в стороне. Те, кто еще бодрствовал, старались держаться подальше от предводителей. Антохе тоже пришлось собраться с духом, чтобы подойти к Паляндре.
– Удивлен? – усмехнулась она и подмигнула.
Видимо, подмигивание задумывалось как игривое, но получилось грустным.
– Вообще-то да, – ответил Антон, присаживаясь напротив. – Вы… ты же его не любишь!
– Как раз наоборот, – Паляндра провела по золотым волосам Перуна с трогательной нежностью. – И я его… И он меня… Когда-то мы очень сильно друг друга любили. Да и сейчас, наверное…
Лицо у Антона стало таким озадаченным, что Кощей рассмеялась (пожалуй, слишком громко).
– Вот так, мой дорогой Волхв! Кто кого любит, тот того и чубит!
– Я все равно не понимаю! – Лёля, которая прислушивалась к разговору, не выдержала и села рядом с Антоном. – Если любите, почему не помиритесь?
– Любовь – одно, а власть – совсем другое…
И Паляндра вдруг расплакалась, тихо и так по-девчачьи, что Антон и Лёля окончательно растерялись.
– Думаешь, легко быть богом? – проговорила Кощей сквозь слезы. – Думаешь легко знать, как лучше, и смотреть, как люди сами себя гробят? Он ведь не всегда был такой, он был милый и добрый. Мне легче – от меня давно не ждут ничего хорошего, а от Перуна ждут. А когда он злится, ему вслед летят проклятья, а он же просто хочет как лучше. Раньше его слушались, а теперь ни в грош не ставят, вот и стал он таким… со временем…
Паляндра остановилась, извлекла из нагрудного кармана изящный платок черного шелка и высморкалась.
