Школу они давно бросили, нигде не работали. Дома присмотра не было. Вот они и сколотили из зеленых юнцов такую удалую ватагу.
Пришлось наиболее трудных передать в детскую колонию. Остальных малолетних хулиганов дружинники взяли под свое неослабное наблюдение. Привлекали к этому делу родителей, учителей, заводских комсомольцев.
Жалобы прекратились.
Но на этом не прекратились, увы, вообще заботы Николая Соколова и его товарищей.
Следователь уголовного розыска не переставал наблюдать за десятками молодых ребят, у которых случилась в жизни однажды ошибка. Впрочем, некоторые повторяли эту ошибку и дважды и трижды…
Соколов завел для себя общую тетрадь, в которую записывал тех, кто еще не свернул с прямой дороги на узенькую, кривую тропку, но может на нее свернуть, проявляет, так сказать, такую тенденцию.
Бывший моряк сумел расположить к себе многих так называемых трудных парней, и они стали его помощниками. Именно они помогли предотвратить кражу автомобильного мотора, стульев с мебельного завода. Они держали Соколова постоянно в курсе всех событий, которыми жили заводские поселки, весь район, знакомили его с теми, кто появлялся здесь проездом или приезжал в гости к родственникам.
То один, то другой сообщали Соколову и о себе:
— Женюсь, Николай Алексеевич.
— Разряд повысили. Мастер похвалил.
И работнику милиции было приятно разделить с ребятами их радость возвращения к честной жизни.
Но не все хотели жить честно. Та же группа Серого (Мотунова), например. Учиться ребята бросили давно и все это время нигде больше трех-четырех месяцев не задерживались. Ни специальности, ни постоянного места работы. Так, устраивались для видимости, чтобы нельзя было выселить как тунеядцев, вахтерами, сторожами на водной базе, контролерами в парке. Что это за работа для здоровых парней? Правда, совсем недавно Мотунов устроился на завод, но чувствовал Соколов, что, во-первых, это ненадолго, а во-вторых, наверное, что-нибудь ему там понадобилось. И вот неделю назад поступило сразу два заявления об ограблении. Пострадавшие сообщили, что нападение было совершено группой в четы-ре-пять человек, вооруженных ножами и пистолетами. Описывали приметы, запомнился один: черный, здоровый.
Соколов перебирал в уме всех тех, кто бы это мог. Неужели все-таки группа Мотунова? Правда, Мотунов не черный, да и не такой уж здоровый. А Зубарев вообще рыжий, плюгавый. Но в темноте у страха глаза очень велики. Мотунов раньше был судим. Вышел, но снова попался на мелкой краже.
Когда Соколов приходил на завод и встречался с Мотуновым, тот ему говорил:
— Ты сюда, начальник, не ходи. Здесь, кроме меня, никого из наших нет.
Не нравился этот наглый парень Соколову. На откровенный разговор он не шел. Молчал, посмеивался про себя, а потом нахально хлопал Соколова по плечу:
— Не волнуйся, начальник, все будет в полном ажуре.
Но Николай знал, что вся компания Мотунова — такая же шпана, как и он сам. Тоже в прошлом судимость и даже две, потом взяли на поруки, потом шляются без дела, пропадают из города, где-то гастролируют, снова появляются… Пробовали заводские комсомольцы подступиться к Мотунову, но тоже ничего у них не вышло.
— Я человек беспартийный. Мое дело — ишачить. Все.
Поговорил Соколов с Юрой Михайловым откровенно. Прямо ему сказал:
— Ты должен нам помочь.
Юра задумался.
— Я понимаю, Николай Алексеевич. Я у вас в долгу…
— Чудак, разве только обо мне речь? Они же всему поселку жить спокойно мешают.
— Мне они теперь не доверяют. И правильно, конечно. Разошлись наши дорожки в разные стороны, и не сойтись им.
— И все-таки, Юра, если ты что-нибудь услышишь…
— Я понял.
…Час ночи. Николай только что простился со своими верными помощниками — дружинниками:
— Идите. Вам завтра на работу рано вставать. А я еще пройдусь по Затонскому поселку и тоже домой.
Соколов снова и снова думал о том, кто же они, эти ночные грабители. И тут на противоположной стороне Пушкинского переулка он увидел три фигуры. Он стал внимательно вглядываться, попытался опознать их. Но люди были ему как будто незнакомы, да и темно. Вели они себя странно: шли, потом вдруг останавливались, о чем-то коротко совещались, шли дальше.
Профессиональное чутье подсказало Соколову, что трое вышли в поздний час совсем не для того, чтобы подышать свежим воздухом. Он пошел за ними. Эти трое прошли мимо сквера по направлению к Рабочей улице. В сквере Соколов увидел двух девушек и парня, сидевших на скамейке. Не выпуская из виду тех троих, он подошел к ним, тихо спросил:
— Я из милиции. У вас есть дома телефон?
— Нет, — ответили девушки, — а автомат за три квартала отсюда.
Это Николай знал, но пока туда добежишь, пока дозвонишься по автомату — те трое исчезнут.
— Может, у соседей есть телефон?
Но ответа он уже не дождался. Николай увидел, как те трое подошли к какому-то встречному, сбили его на землю, а потом наклонились над ним. Николай метнулся туда, на ходу выхватил пистолет, выстрелил вверх, крикнул громко:
— Что вы делаете?
На какую-то долю секунды грабители растерялись. Но тут же двое метнулись в темный переулок. Третьего парня Николай успел схватить рукой за воротник. Но, видимо, одновременно он решил проследить, куда побежали те двое, и третий воспользовался этим, вывернулся и рванул вслед за дружками.
Второй час ночи. Глухой, темный переулок. За кустом притаились три вооруженных бандита. Нет, тогда лейтенант милиции не раздумывал, стоит ли ему одному вступать в единоборство с троими. Он кинулся туда, к кусту:
— Выходи! Стрелять буду!
И он снова выстрелил вверх. И вдруг из-за куста вышел один из них, плюгавенький, сморчок, которого атлет Соколов уложил бы одним ударом кулака. Мелькнула мысль: «Видел его вместе с Мотуновым». Так это же Зубарев! А тот расстегнул рубаху и шел навстречу Соколову:
— Стреляй!
Огромным усилием воли Николай сдержался и не послал пулю в лоб этому ублюдку. Нет, стрелять нельзя.
— Ни с места! Бросай нож!
Но в это время Соколов почувствовал тупой удар сзади. Те двое, пользуясь темнотой, обошли его. Теряя сознание, Николай прижал к себе пистолет и стрелял, стрелял… Он еще расслышал, как кто-то из них сказал:
— Пори его!
И под рубашкой разлилось теплое, горячее.
Собрав уходящие силы, Николай раскидал с себя бандитов, поднялся и кинулся за одним из троих. Пистолета в руках уже не было. Николай схватил первое, что попалось под руку. Это был костыль, принадлежащий безногому инвалиду, которого только что раздевали эти подонки. Костылем он еще успел ударить одного из убегавших преступников и повалился на землю.
Подбежавшим девушкам и парню он сказал телефон дежурного милиции. Несмотря на поздний час, собирались люди, встревоженные выстрелами. Кто-то обмывал Соколову лицо, делал примочки, тряс его за плечи.
— Николай Алексеевич, не узнаете меня? Это же я, Юрка Михайлов. Хотел вас предупредить. Звонил в отдел, а вас не было. Я случайно узнал, что они затевают.
