безмолвный крик как бы. Безвольное тело медсестры осело на него. Я ее подхватила под мышки и отволокла в кресло, усадила, надела ее очки, забрала бейджик, тонометр.
— С ней же будет все в порядке? — робко подал голос Конюков со своего места.
— Конечно, — буркнула я, вынув из портсигара шприц, — поспит до моего возвращения, только и всего.
Игла вошла в вену на локтевом сгибе правой руки медсестры. Большой палец надавил на поршень, и содержимое шприца ушло в кровь. Закончив, я убрала шприц обратно в портсигар, пояснив испуганному клиенту:
— Это был не яд — не волнуйтесь. Смесь нового стимулятора для роста мышечной массы и этилового спирта. Дешевый и эффективный способ вырубить человека на несколько часов и стереть из его памяти воспоминания о последнем событии. Просыпаясь, жертва чувствует жуткое похмелье, ничего не помнит. Ей можно наплести любую белиберду. В ночных клубах воры это дерьмо подмешивают девушкам в коктейль, а потом обворовывают и пользуются их телами как хотят. Вы же, Андрей Кондратьевич, надеюсь, джентльмен и не воспользуетесь своим положением, оставшись наедине с Еленой?
— Что? Да чтоб я! Да ее! Вы вообще! — у Конюкова не хватало слов выразить бушующие в нем чувства. — Вы, вы вот скажите, что мне отвечать, когда войдут и найдут ее в таком положении?
— Скажете, что пьяная, пришла в палату и вырубилась, — ответила я, — анализ крови покажет наличие солидной доли алкоголя, а от стимулятора к тому времени не останется и следа. Печень человека расщепляет его быстрее, чем этиловый спирт. Жене, если придет, объясните все, как было. Ну ладно, пошла, пожелайте мне удачи.
— Удачи, — кисло протянул Конюков. Я вышла за дверь и услышала, как за спиной закрывается замок. Охранники лишь вскользь глянули, а затем продолжили свой увлекательный спор, кто выиграет в кубке чемпионов по футболу в этом году. Без помех мне удалось добраться до выездных ворот. Пару раз меня окликали по имени, но я делала вид, что не замечаю — задумалась. За воротами я позвонила в службу городского такси и попросила прислать мне машину поприличней, с тонированными стеклами. На вопрос, почему именно с тонированными, ответила, что я известная поэтесса и боюсь быть узнанной толпами поклонников; фамилия моя Седина Роза Эдмундовна. На эту подставную фамилию была зарегистрирована запасная сим-карта, которую я вставила в телефон, вызывая такси.
— Я сейчас на проходной медсанчасти, мне надо на вокзал. — Чтобы не сомневались, я продиктовала телефон охраны на проходной. Вскоре за мной приехал черный «Форд», стекла тонированные — то, что надо. Водитель, молодой парень, бритый наголо, удивленно посмотрел на меня и, когда я села, спросил: — Вы точно туда сели? Я за поэтессой вообще-то выезжал.
— Чем я вам не поэтесса, — проворчала я, снимая медицинский халат. Машина тронулась, мягко качнувшись, а я продолжала: — Не смотрите, что я выгляжу как медсестра, на самом деле я пишу стихи, а здесь только подрабатываю. Хотите, почитаю вам что-нибудь из раннего.
— Да ладно, не надо, верю, — махнул рукой парень, — я стихи не люблю.
— Вы просто не читали хороших, — заверила я, — поезжайте сначала к центральному рынку, а я вам прочту строки из своей поэмы «Жестокие этюды холодного города»: «Тарасов в дымке смога, высокие дома, злые машины и люди — глыбы льда, машины и люди, им невдомек, что где-то в подворотне котенок продрог, и я лишь одна осталась живой, прорвусь через лед, и он будет мой…»
Мои детские стихи отбили у водителя всякую охоту общаться. Чем меньше вопросов, тем лучше. А в милиции он потом расскажет о чокнутой поэтессе только то, что она по дороге мучила его стишками про котят, щенков и кукол.
Достав из сумочки плотно запакованный сверток с деньгами, я шариковой ручкой написала на листочке из блокнота записку для Бобра. Записку приложила к свертку, туда же пятисотрублевую бумажку. В записке говорилось: «Отнесешь сверток в камеру хранения, как договаривались, и получишь сверху тысячу. Твоя благодетельница».
Таксисту я приказала остановить у входа на рынок, сунула двести рублей и попросила подождать минут десять, пока я куплю подарок для подруги, которую якобы встречала на вокзале. Двести рублей обрадовали водителя, и он обещал подождать сколько надо. Через центральные ворота я быстро пошла к стоянке, расположенной с черного хода продуктового павильона.
Бобер уже топтался у «НЛО» — странной будки охраны стоянки. Типичный уголовник в наколках, короткий ежик светлых волос, шрам на щеке от удара мясорубкой, которым его наградила сожительница, — самая располагающая для моих целей внешность. Киллер если будет следить, то еще больше утвердится во мнении, что Белаза заказали свои же. Бобер ну никак не тянул на переодетого оперативника.
Я подошла к Бобру, вручила сверток, записку, пятьсот рублей и, прежде чем он открыл рот, нырнула обратно в толпу народа. Такси оставалось на месте. Я забралась на заднее сиденье с пучком редиски, купленным у старухи по пути. Водитель покосился на редис, но ничего не сказал, молча завел двигатель, тронулся, аккуратно выезжая на дорогу. Я нарушила молчание первой:
— Не правда ли, очень символичный подарок?
— Да, подруга околеет от счастья, — пробурчал он.
До вокзала мы домчались за считаные минуты. На привокзальной площади было людно, как, впрочем, всегда в это время года. Народ возвращался из отпусков, с моря. Мелькали загорелые лица, нетипичные для средней полосы. У тротуара перед магазинами в ряд выстроились автобусы, ожидая пассажиров. Такси дежурили ближе, непосредственно у здания вокзала. Я указала водителю, где надо встать, чтобы у меня был хороший обзор. С выбранного места через огромные стеклянные окна во всю стену невооруженным взглядом были видны камеры хранения. Чтоб разглядеть их лучше, у меня имелся бинокль.
— Ждем, значит? — спросил водитель.
— Ждем, — подтвердила я, заглядывая в сумочку. Там, на экране портативного навигатора, светилась движущаяся карта города. По карте в направлении вокзала бежала красная точка — маячок, спрятанный в пачке с деньгами. Бобер со свертком в любой момент должен был появиться на площади.
— А ваша подруга тоже пишет стихи? — спросил водитель, прикуривая сигарету от зажигалки.
— Ага, — сказала я отстраненно.
— Поэму, типа, написала? — Затянувшись, водитель выпустил дым в приоткрытое окошко.
— Две, — ответила я, поднимая голову, — кстати, о поэмах. Как после моих вы относитесь к стихам?
— Вообще ненавижу, — честно признался водитель.
— Ну, так вы, батенька, еще просто во вкус не вошли, — заявила я с жестокой улыбкой, — сейчас я вам почитаю стихи, которые только что написала о редиске: «Красная редиска собрана в пучок, связанные вместе стебельки как руки, в стеблях тех зеленый сок…»
— Мне надо с мужиками поздороваться, — буркнул водитель, выскакивая из машины. Он не хотел терять хорошие деньги, однако слушать бред выжившей из ума поэтессы ему также не хотелось. Мне же для нормальной работы нужно было остаться в машине одной. Я проследила глазами, как он направился к кучкующимся перед вокзалом таксистам, потом достала из сумки бинокль и обозрела зал с ячейками.
Бобер должен был находиться там. Так показывал сигнал маячка на навигаторе. В это время погода стала вновь стремительно меняться. Солнце резко закрыли тучи. Поднимался ветер, а на горизонте расползалась зловещая чернота, не сулящая ничего хорошего. Наконец мой взгляд в толпе вычленил знакомое лицо. Бобер пробирался к камерам хранения. Трех часов он явно ждать не собирался. Ну и черт с ним! Это не столь уж важно, пусть только деньги положит куда следует. Я повысила увеличение. Бобер стоял прямо перед ячейками. Тринадцатую я не видела из-за людей, толпившихся рядом с ним. Вдруг, как озарение, явилась яркая картина. Бобер набирает код, открывает дверку, и его сносит направленным взрывом прямо на гигантское окно. Звон стекла, крики людей и мертвое тело, падающее на асфальт перед зданием.
Так однажды мне хотел отомстить бандит, которого я засадила. Спасло то, что я не смогла пойти за деньгами, про которые он рассказал. Милиция вскрыла ячейку и нашла там бомбу. Теперь Затейник меня выследил. Он просто заманивал в ловушку, когда соглашался на заказ. В камере хранения бомба.
Стряхнув наваждение, я увидела, что пространство перед ячейками опустело. Бобер действительно набирал код. Приезжие тремя ручейками неспешно просачивались из вокзала на улицу. Слишком поздно что-то предпринимать. Бобер открыл дверку, положил сверток, закрыл, набрал код. И ничего не произошло.
