уходящий, такой же как ты, каким ты был при рождении, не затмевающий свое сознание — вот кто такой Татхагата. Такими были все патриархи прошлого.
Однажды, когда Банкэй остановился в Зале Бодхисаттвы Каннон в Киётани, один человек по имени Кантаро, староста расположенной неподалеку деревни Уцу, приходил к мастеру за наставлениями в дзэн. Как-то раз, направляясь в Киётани вместе со своим другом, которого звали Ёсино Едзидзаэмон, Кантаро сказал: «Всякий раз, как я прихожу к мастеру, он испытывает меня одним и тем же вопросом: 'Пришел ли Кантаро?' Сегодня случится то же самое, но как только он скажет: 'Пришел ли Кантаро?', я спрошу его: 'А кто это говорит?'»
Когда они пришли в Киётани, Банкэй вышел к ним и поприветствовал Ёсино, но ничего не сказал Кантаро. В конце концов, после долгой паузы, Кантаро спросил:
— Как поживаете, мастер? Банкэй сказал:
— А кто это говорит? Полностью растерявшись, Кантаро сумел только поклониться.
Один парень по имени Хатиробэ сказал: — Я являюсь последователем школы Икко.[101] Мы всецело веруем в Будду Амиду и возглашаем Нэмбуцу в благодарность за спасение, дарованное нам Амидой. Банкэй:
— Мне кажется, что тому, кто играет в азартные игры и занимается прочими непотребными делами, не стоит взывать при этом к помощи Амиды,
Хатиробэ и в самом деле проводил почти все свое время за азартными играми, поэтому замечание Банкэя произвело на всех присутствующих очень глубокое впечатление.
В другой раз Хатиробэ сказал:
— Буддийские учителя прошлого творили много удивительных чудес. А Вы, мастер, можете творить чудеса?
Банкэй: — Что именно ты имеешь в виду? Хатиробэ:
— Когда основатель школы Икко пребывал в Этиго, он попросил кого-то взять в руки лист бумаги и встать на другом берегу реки. Стоя на противоположном берегу, он направил кисть на этот лист бумаги, и на нем появились шесть иероглифов, составляющих имя Амиды. Люди называют это чудо Кавагоэ Мёго и испытывают к нему глубокое почтение.[102]
Банкэй рассмеялся и сказал:
— Фокусники вытворяют штуки и почище этой. Упоминать таких людей здесь, в обители истинной Дхармы, — это все равно что приравнять собак к людям
Некий монах выступил вперед и сказал:
— Это не есть ни бытие, ни небытие, или пустота.
— Отвечай немедля, где находится «это»? — спросил Банкэй.
Смутившись, монах ушел, не сказав ни слова,
Некий мирянин сказал:
— В течение многих лет я читал сочинения мастеров древности, вознамерившись узнать, кто есть мастер видения и слуха. Однако и по сей день мне все еще не удалось выяснить, кто он. Что мне сделать, чтобы я смог найти этого мастера видения и слуха?
Банкэй:
— Я принадлежу к школе сознания будды. «Мастер видения и слуха» и человек, ищущий его, неразделимы. Если ты будешь искать его вне себя, то в поисках своих ты можешь обойти хоть весь мир, но так и не найдешь его. Единственно сущее нерожденное сознание является этим мастером в каждом человеке. Когда ты видишь или слышишь что-то — когда какой-либо из шести органов чувств встречает объект восприятия, — «мастер видения и слуха» полностью проявляет себя в этих действиях.
Некая женщина сказала: — Я до смерти боюсь грома. Когда я слышу его, я падаю в обморок. Мое лицо бледнеет. Я вся цепенею от страха. Пожалуйста, мастер, скажите мне, как мне превозмочь этот ужасный страх.
Банкэй:
— Когда ты появилась в этом мире, то все, что у тебя было — это сознание будды. Не было никакого страха. Твой страх — это иллюзия, или плод твоих мыслей, что ты сама создала после того, как ты появилась в этом мире. Гром приносит нам дождь, он приносит нам пользу, а не вред. Твой страх не возникает из-за чего-то, что находится вне тебя самой. Это иллюзия, которую создает плод твоих мыслей. Отныне и впредь, когда бы ты ни услышала гром, всецело доверься своему собственному сознанию будды, своей природе будды.
Некий монах спросил:
— Есть ли в занятиях дзадзэн хоть какой-то смысл?
Банкэй:
— Не стоит испытывать неприязнь к дзадзэн точно так же, как не стоит пренебрегать чтением сутр, совершением поклонов и всем прочим в том же духе. Такусан потрясал посохом. Риндзай кричал: «Кхат!» Гутэй воздевал вверх палец.[103] Бодхидхарма сидел лицом к стене. Все они использовали свои методы в соответствии с ситуацией, сложившейся на определенный момент. Все это были лишь уловки добрых и талантливых мастеров. Изначально нет никакой зафиксированной, четко определенной Дхармы.[104] Если вы попытаетесь навязать Дхарме какое-то жестко фиксированное толкование, то этим вы только ослепите свои глаза (букв.: свое око [Дхармы]). Не загромождайте свое сознание думами о предпосылках этого и возможных последствиях того. Будьте подобны зеркалу, отражающему все, что предстает перед ним, и тогда вы уже никак не сможете уклониться от непосредственного и совершенно целостного взаимодействия со всем сущим.
Некий монах сказал:
— Я исполнен решимости стать Буддой. Я всего лишь хочу стать добрым человеком. Пожалуйста, мастер, дайте мне свои указания.
Банкэй:
— Ты пришел издалека, чтобы встретиться со мной. У тебя добрые намерения, но все твои устремления иллюзорны. В твоем изначальном сознании нет никаких иллюзий, желаний или устремлений. Свободное от надежд и желаний, оно проясняет все сущее своей всеосвещающей мудростью. Мысль о достижении состояния будды является причиной твоих затруднений. Но если ты осознаешь, что ты сам создаешь эти надежды и чаяния, если ты будешь пребывать в нерожденном сознании будды и перестанешь противопоставлять себя всему сущему, твоя изначальная природа явит себя в своей истинной форме.
Некий мирянин спросил:.
— Что происходит с тем, кто стал Буддой? Куда он отправляется?
Банкэй:
— Ставшему Буддой незачем куда-то отправляться. Он и так уже находится везде и повсюду, простираясь даже за пределы самой вселенной. Если же ты станешь кем-то еще, то тебе действительно придется отправиться во многие различные места.
Банкэй:
— В моей Дхарме нет каких-то четко установленных целей, которых можно было бы достичь. [В моем учении] нет ничего, что выступало бы как нечто, в чем можно было бы достичь просветления. Нет комментариев к коанам, нет зависимости от слов какого-то Будды или патриарха. Есть только прямое указание.[105] Поскольку в нем нет ничего, за что можно было бы ухватиться, многие люди не могут постичь его. И именно люди образованные испытывают наибольшие
